The Nocturnal Ones

Проклятая гроза не хотела кончаться, и грохот разносился по окрестности, то и дело заставляя Луну ненадолго просыпаться и снова проваливаться в сон – до следующей молнии. Сон этот был беспокойный и неприятный, и снилось ей что-то страшное и злое. Всадница продремала половину дня мёртвым сном, без сил рухнув на предоставленную кровать, как только представилась возможность. И дремала бы до самой ночи, если бы не эта гроза, выуживающая из сна и снова в него кидающая. Самое противное в таких случаях, что ты зависаешь на границе между сном и реальностью, ничего не соображая, ничего не различая. Блеск от молний, бьющий в закрытые веки, проникающий сквозь залитые дождем стекла, и грохот грома превращаются в сумасшедшие и жуткие образы, разрывающие сознание на куски.

Утро прошло отвратительно. Разговор с администрацией насчет награды за голову Аши чуть было не закончился арестом, Луну спасла только её форма, её изворотливость и поручительство Августы, раньше неё прибывшей в ратушу. Ей не хватало ещё просидеть сутки в карцере, до выяснения обстоятельств. Хвала Селемене, Люцию никто в лицо практически не помнил, и узнал её только сам управляющий городом, да и то дело быстро замяли, под расписку Августы…

В конце концов, мало ли людей, похожих друг на друга, и кто будет смотреть прямо в эти фиолетовые глаза, чтобы убедиться в своей сумасшедшей догадке? Тем более, что Люция давно мертва, да и Луна предпочитала, чтобы её считали другим человеком, порвавшим со своим разбойным прошлым. Окровавленная отрезанная голова Аши, лежащая прямо у ног управляющего, и взявшая на культ ответственность за Луну Августа, поставили точку в диалоге.

Свои деньги всадница получила, как и лечение. Лекарь оказался ей знаком… и даже более, чем. Именно он лечил местных «воров в законе» после их стычек с ней и её старым отрядом. Старик не стал закатывать истерик, доброжелательно улыбался. «Судьба так непредсказуема и иронична, – заметил старый лекарь, обрабатывая раны от когтей. – Вчера я лечил ваших врагов. Сегодня – вас. Вчера вы были нашим врагом. Сегодня – нашим другом. Я нахожу это забавным, как быстро всё встает с ног на голову, как всё изменяется, но сами люди остаются такими же, какими были, неизменными».

Люди не меняются. Совсем. Так и умирают дураками, продолжая верить во все те сказки, что им наговорили, со своими заблуждениями и грехами, и на их место приходят новые люди, с новыми убеждениями и заблуждениями, хитрые и изворотливые в одном, но всё так же наивные и простодушные в другом.

Человечество не меняется. Им до сих пор правит жадность и хитрость одних – и простота и доверчивость других. Им до сих пор незнание и знание, и отнюдь не всегда знание превращается в силу, зато чужое незнание нередко становится великолепным инструментом.

Луна знала этот и другие города изнутри. Луна знала эту жизнь изнутри, со всеми её нелицеприятными внутренностями, так легко вываливающимися из неё – прямо как из разрезанных людей, да и не только их. Независимо от расы и от страны, внутри все оставались одинаковы.

Новый всплеск молнии за окном. Всадница лежала на кровати в одиночной комнате, выделенной ей в гостинице, рассеянно смотря сквозь полуприкрытые веки на узоры, вырисовываемые дождем на стекле. Грохот пришел с некоторой задержкой, и следом за ним новый блеск молнии на миг озарил мир, после чего всё опять провалилось в блаженную темноту.

Ей снилось что-то плохое, но она никак не могла вспомнить, что именно. Да и привыкла мгновенно вычищать из памяти подобные сны, сохраняя только те, что ей были интересны, но чаще – вообще не воспринимая их всерьез. Однако её память никак не хотела стирать улицы города, чем-то неуловимо похожего на Лирасс, и храма, похожего одновременно и на их храм Селемене, и на большой собор или даже крепость. Улицы, объятые огнем; раскаленные камни; полыхающий храм; чей-то жуткий, безумный смех, звучащий громче предсмертных криков. Мир, заживо сгорающий в огне.

С каждой деталью, выуженной из чёрного омута подсознания, Луна всё больше вспоминала сон, и теперь уже жалела, что начала его вообще вспоминать – больше она не могла его забыть.

Всплеск молнии, феерической сеткой впившийся в небо, невыносимо яркий, заставляющий закрыть глаза.