the Notebook. Найденная история

– Но кроме тебя и меня никто и не знает, чтобы высказаться против или за.

– Откуда знать, вполне где-то могут быть люди не просто верящие, а знающие про ключи. Этакие хранители. А если есть солнечные окна, то в солнечной реальности наши окна такие же отсветы, которые в том мире воспринимаются аналогично нашим солнечным. И существует земной ключ, отпирающий те окна. Если есть окно, то оно должно иметь свой ключ.

– По-моему только двери имеют ключи, – заметила я.

– В данном контексте окно тождественно двери. Суть не меняется.

– Вот это лихо ты накрутила. Тебя накрыло, как только ты разомкнула глаза?

– Как только увидела солнечное отражение окон на стене. Ты считаешь, что я рехнулась, Лиса? Ты единственная, с кем я могу поделиться всем этим.

– Да нет, Лили. Ты просто очень тонко всё видишь и чувствуешь. Ты даже не представляешь насколько тонко. Порой, я боюсь, что ты уйдёшь в какой-нибудь из этих миров, управляемая своими мыслями. И я тебя больше не увижу. Это пугает меня, ведь ближе тебя и родней никого нет на этом свете. Постарайся остаться здесь.

– Лиса, я тебя тоже люблю. Но не могу обещать тебе что-то заранее, – улыбнулась Лили. – Сама же знаешь, как в жизни всё случается внезапно. Иногда обстоятельства нам не подвластны. Но я постараюсь быть поблизости. Как я говорила – ты единственная, с кем я могу поделиться всем этим.

Воск. future

Итак, данное мною обещание Кливленду Вайсману, нужно было выполнять, иначе чего стоят слова в этом и до того неверном и неустойчивом мире. Время и год были обозначены – 17 сентября 1927 года. Ровно пять лет со дня знакомства «профессора» с Натали Черкасовой в Праге. Кливленд вручил мне клочок бумажки, на котором был написан явно дрожавшей рукой адрес тогдашнего дома девушки, которую он с 1922 года не видел. Правда, как он утверждал, спустя пять лет он наведывался в Прагу, по своим делам, но не удержался и украдкой наблюдал какое-то время за домом Натали, а затем и её видел, возвращавшейся домой. Подойти он в тот раз не решился, но ему было достаточно того, что она жива, дышит одним воздухом с ним, и выглядит спокойной, наполненной тихой гармонией и светом.

Мне было поручено, справиться у барышни об её жизни и понаблюдать за её домом насколько это будёт возможно. Ни я, ни Кливленд не знали, что именно должно вызвать и насторожить мой интерес, но у каждого наблюдателя есть своя «чуйка», без которой выжить и спокойно карабкаться во времени невозможно. На неё-то мы и делали ставку.

Я надела новёхонький плащ терракотового цвета поверх длинного трикотажного платья, что ж поделать, надо соответствовать тому времени, куда суёшься. На ногах красовались лаковые чёрные туфли, которые я ношу исключительно по очень большим праздникам. Феликса я не стала тревожить в этот раз, пускай проказник отдохнёт от приключений, тем более, что он уже несколько дней, как впал в спячку, закупорившись от всего мира в своей огромной раковине. Вместо него я прихватила длинный элегантный красный зонт-трость с рукоятью в виде рыболовного крючка.

Все сборы были окончены и, сосредоточившись, я мысленно представила себе семнадцатое сентября, 1927 год и Прагу. Воздух наэлектризовался, давление возросло, всё вокруг закружилось, в то время, как я спокойно стояла в центре круговорота времени недвижная. Яркая вспышка света возвестила, что я пересекла порог нужной мне даты и волчок временной ленты замедляясь, остановился. Я стояла в узком переулке, где не было людей, утро только зачиналось, и накрапывал слабый дождь.

Знаешь, за что стоит любить осень? Да хотя бы за то уединение под зонтом, которого не получишь более ни в какой период природы. Весной жизнь возрождается, и дожди несут в себе первозданность, от которой не хочется сторониться, которой желаешь подставить лицо и впитать прохладные девственные капли. Летом же дождь в забаву и озорство, особенно у детей, хотя есть немногие смелые взрослые, отважно вышагивающие или танцующие в упоении лета под каскадом водных брызг и ливней. Но вот осень – это особая песня души. Это философия одиноких и хандра уставших, а подчас – возможность уединения жаждущим капельки покоя.

Разве ты не замечал, чтец, что только осенью, укутавшись в тёплый свитер или куртку, или плащ, и раскрыв над головой разноликий или однотонный купол, ты отсекаешь суету улиц и домов, хотя звуки жизни до тебя долетают, но их сдерживает твой чудо-зонт. Он устанавливает незримую границу между кончиками спиц, на которых зиждется крыша твоего маленького домика на трости. И ты, в такие моменты можешь заново переживать детство, держа в руках миниатюрную копию шалаша, палатки или своей комнаты, где, будучи ребёнком, прошли самые яркие и счастливые моменты твоего детства. И разве за это не стоит дополнительно любить осень и её маленького складного пажа?