The Philosophy of Horror

Аналогичным образом, когда речь идет о художественной литературе ужасов, нас интересует смысл или значение предложений в тексте для того, чтобы вызвать в нас эмоции - в частности, эмоции искусства ужаса. Имена и названия не относятся к естественным или привычным. Они ведут себя гораздо более аналогично тому, как, по мнению Фреге, ведут себя слова сообщаемой речи, то есть слова в цитатах.

В разговорной речи говорят о смысле, например, высказывания другого человека. Совершенно очевидно, что при таком способе речи слова не имеют привычной референции, а обозначают то, что обычно является их смыслом. Чтобы выразить это кратко, мы скажем: В докладной речи слова используются косвенно или имеют косвенную референцию. Соответственно, мы различаем обычную и косвенную референцию слова, его обычный смысл и его косвенный смысл. Косвенная референция, соответственно, является его обычным смыслом.

 

Следуя предположению Фреге о том, что в эпической поэзии наше внимание переключается с интереса к референции на интерес к смыслу, Питер Ламарк утверждает, что вымышленные имена используются косвенно или имеют косвенную ссылку на смысл знака. Знак "Дракула" отсылает к своему смыслу. Но каков смысл имени "Дракула"? Это совокупность свойств и атрибутов, которые Стокер приписывает графу в тексте своего романа. Это наделение атрибутами происходит через описания Дракулы в тексте, которые следует понимать в их привычном смысле. "Дракула" - это, так сказать, ярлык, к которому прикрепляются эти описания.

Этот подход предполагает, что вымышленные имена имеют смысл. И хотя в философии языка есть аргументы против того, что в обычном употреблении имена собственные имеют смысл, представляется, по крайней мере, правдоподобным считать, что у вымышленных имен есть смысл, который складывается в первую очередь из описания персонажа в тексте. Когда мы имеем в виду "Дракулу", мы думаем о совокупности свойств, приписываемых ему. Разумеется, ни о чем другом, строго говоря, думать не приходится. Более того, то, что приписывание смысла именам собственным оспаривается в отношении того, что можно назвать фактологическим дискурсом, не показывает, что это мнение не может быть применено к художественной литературе. Ведь нет никаких оснований предполагать, что теория имен собственных для фактического дискурса и соответствующая теория для фиктивного дискурса должны быть одинаковыми.

Чтобы увидеть связь между описаниями монстров в вымыслах и содержанием мыслей членов аудитории, полезно вспомнить различие Джона Серла между иллокутивной силой высказывания и его пропозициональным содержанием. Два высказывания - "Я обещаю прийти в церковь" и "Приходите в церковь!" - имеют одинаковое пропозициональное содержание, хотя они различаются по своей иллокутивной силе. Если анализировать вымышленные предложения с точки зрения подхода к речевым актам, в них тоже будет присутствовать иллокутивный элемент, "it is fictional that", наряду с пропозициональным содержанием, например, "that Dracula has fangs". Смысл или пропозициональное содержание описания вымышленного Дракулы обеспечивает содержание мысли читателя о Дракуле; в идеале ментальная репрезентация читателя о Дракуле определяется и конституируется на основе пропозиционального содержания описаний в тексте, хотя многое о том, как это должно быть сделано с какой-либо точностью в конкретных случаях, будет сложно прописать30.

Название "Дракула" отсылает к его смыслу, к совокупности свойств, приписываемых вампиру в романе. Размышляя над прочитанным, мы размышляем о приписываемых монстру свойствах, сочетание которых признается нечистым и страшным, что приводит к реакции артхоррора. Поскольку мы испытываем ужас от содержания мыслей, мы не верим, что нам угрожает опасность, и не предпринимаем никаких мер для самозащиты. Мы не притворяемся, что ужасаемся; мы действительно ужасаемся, но скорее от мысли о Дракуле, чем от убеждения, что мы - его следующая жертва. Теория мысли решает проблему того, как получается, что мы можем испытывать подлинный ужас от вымысла, не веря при этом в существование чудовищ в тексте. Ведь мы можем думать о зеленой слизи, не веря в ее существование, и нас может ужасать содержание этой мысли. В то время как иллюзорная теория реакции на вымысел нагружает аудиторию ложными убеждениями, а теория притворства - неправдоподобными эмоциями, теория мысли сохраняет наши убеждения респектабельными и наши эмоции искренни.