The Routledge Handbook of Philosophy of Animal Minds

Итак, согласно классической грицевской картине коммуникации, парадигматические случаи человеческого общения строятся на открытых коммуникативных намерениях говорящих и их рефлексивной контекстуальной интерпретации слушающими. То, что Грайс называл "значением говорящего", - это вопрос производства говорящим высказывания (акустического, письменного, жестового или иного) с намерениями

(a) оказывая влияние на психологическое состояние некоторого получателя, и, далее,

(b) частично достигает эффекта, указанного в пункте (a), посредством признания получателем этого намерения.

Соответствующие коммуникативные намерения могут (хотя и не обязаны) опираться на неарбитражное "естественное значение" или на иконические отношения. Грицевское значение говорящего также не зависит от конвенций, композиционной структуры и обучаемости (или "культурной трансмиссии"). Действительно, согласно грицевской точке зрения, языковые конвенции должны анализироваться как результат процессов "окостенения" индивидуальных значений говорящего.

Классическая грицевская картина предполагает, что коммуниканты могут обладать способностью формировать и приписывать намерения относительно убеждений, намерений и других психологических состояний существ, отличных от них самих, - так называемой "теорией разума" - еще до того, как у них появится язык. Однако существует мало доказательств того, что даже наши ближайшие родственники-приматы способны на сложное осознание (и озабоченность) душевных состояний других людей в том виде, который требуется для грицевской коммуникации.4 (И в философской литературе есть несколько аргументов в пользу того, что даже если интенциональные состояния первого порядка не требуют языка, то чтение мыслей по Грайсу - рекурсивное и пропозициональное - требует.5) Но чем больше доказательств того, что нелингвистическим животным (а также доязыковым детям) не хватает полного набора когнитивных состояний, требуемых классической грицевской теорией, тем менее правдоподобна эта грицевская эволюционная траектория.

Сложные коммуникативные намерения Смысл речи Обычный язык

казалось бы, так и должно быть. Грицевская траектория потребовала бы от наших нечеловеческих предков пересечь психологический Рубикон, прежде чем они могли бы решиться перейти Рубикон языковой. Это связано с тем, что им пришлось бы приобрести психологическую способность к сложному "чтению мыслей", которой и отдаленно не обладали их нечеловеческие предшественники, прежде чем они смогли бы участвовать в грицевской коммуникации (то есть произносить и интерпретировать высказывания со смыслом). И все же с эволюционной точки зрения объяснение наличия способности к полноценному грицевскому пропозициональному мышлению у некоторых вымерших безъязыких видов представляется не менее проблематичным, чем объяснение возникновения самого языка. (И это должно побудить нас к исследованию альтернативных траекторий).

Но, возможно, объяснительная задача, стоящая перед теориями языковой эволюции, может быть переосмыслена. Вместо того чтобы сосредоточиться на вопросе о том, что могло побудить наших предков стать сознательными, рефлексивными грицевскими коммуникаторами, возможно, нам следует искать пути, по которым негрицевская коммуникация могла постепенно эволюционировать, чтобы принять языковой характер. В следующем разделе я хочу предложить, что нам может помочь в решении этой задачи внимание к особому типу негритянской коммуникации, который мы разделяем со многими видами нечеловеческих животных (и не только с человекообразными обезьянами): экспрессивная коммуникация.

 

Экспрессивная коммуникация и истоки смысла

В обзоре полувековых этологических исследований Питер Марлер (2004) рассматривает широкий и впечатляющий спектр птичьих сигналов, включая сигналы тревоги хищника, призывы к ухаживанию, агрессии, объявлению и обмену пищей, дистрессу, поддержанию близости группы и даже предвкушению дождя. Марлер предполагает, что сигнал тревоги птицы может - и часто так и происходит - выполнять свою коммуникативную роль, демонстрируя страх птицы одновременно с раскрытием намеренного содержания страха (2004: 176). Аналогичным образом Сноудон недавно утверждал, что "пищевые призывы кур могут быть как референтными, так и передавать аффективное состояние, возможно, социальное приглашение" (2008: 75).

По мнению Марлера и Сноудона, сигналы тревоги птиц, несмотря на их необученность, все же являются префигурацией некоторых семантических и прагматических аспектов языковой коммуникации. Тревожный сигнал направлен на хищника определенного вида, поскольку выражает относительно сложное (хотя и не композиционно структурированное) психологическое состояние. Этот призыв демонстрирует - и его целевая аудитория может распознать - более или менее интенсивное возбуждение или страх перед хищником определенного широкого типа. В сочетании с наклоном головы или направленным взглядом призыв может указывать на конкретного хищника соответствующего типа.