The Routledge Handbook of Philosophy of Animal Minds

Таким образом, мы разработали понятие смысла, которое совместимо с ментальностью, но не требует ее, не говоря уже о коммуникативных намерениях. На это можно было бы ответить, что, хотя все это хорошо и правильно, органический смысл далек от того, что мы наблюдаем у наших видов. Ведь у нашего вида смысловые единицы являются композиционными (а значит, продуктивными), они производятся намеренно и демонстрируют перемещение - не говоря уже о нашей способности использовать значимые единицы для импликатуры, метафоры, литоты и синекдохи.

Возможно, наш вид обладает уникальной способностью совершать все эти подвиги. Однако нам необходимо ответить на три вопроса:

1 Можно ли объяснить всю человеческую коммуникацию, не обращаясь к когнитивному аппарату, определяющему смысл речи?

2 Можно ли объяснить коммуникативную форму значения без апелляции к когнитивному аппарату, лежащему в основе значения говорящего?

3 Можем ли мы объяснить институцию семантических фактов, не обращаясь к когнитивному аппарату, обеспечивающему смысл речи?

Я подозреваю, что ответ на первый вопрос - нет, и утверждаю, что ответ на второй - да. В заключение я приведу несколько доводов в пользу утвердительного ответа на третий вопрос.

Атрибуция семантичности начинает иметь смысл только в применении к органически значимым единицам, которые отделимы от производящего их организма. Не стоит приписывать семантическую ценность яркой окраске лягушки или биолюминесценции многоножки; вместо этого достаточно описать эти черты как носителей органического смысла. Хотя не совсем ясно, как мы можем строго охарактеризовать соответствующее понятие делимости, разумными кандидатами на носителей семантичности являются продукты вокализации среди нечеловеческих приматов. На них мы и сосредоточимся в дальнейшем. Дарвин (1872) первоначально предположил, что вокализации животных представляют собой считывание внутренних состояний возбуждения и, следовательно, не отсылают к внешним объектам и не обладают иными семантическими свойствами. Однако этот вывод следует только в том случае, если такие внутренние состояния сами по себе не направлены на мир. Считывание внутреннего состояния восприятия, осознания или внимания, например, вполне может унаследовать направленность этого состояния на мир. Однако в литературе, посвященной коммуникации нечеловеческих животных, не принято приписывать семантические свойства таким сигналам из-за их очевидных отличий от подобных явлений у нашего вида. Например, сигналы тревоги и подобные им сигналы обычно не находятся под добровольным контролем животных, издающих эти сигналы18 , в то время как люди обычно могут их подавать, в то время как люди обычно могут выбирать, называть ли объект вербально, каким-то другим способом или не называть вовсе. Другая причина заключается в том, что люди часто используют язык с рефлексивными коммуникативными намерениями или, по крайней мере, с намерениями произвести когнитивный эффект на других. Например, Чейни и Сейфарт пишут:

Призывы, издаваемые обезьянами в процессе социального взаимодействия, ... по-видимому, служат многим из тех же целей, что и человеческая речь, в том смысле, что они служат посредником в социальном взаимодействии, умиротворении и примирении. Другие звонки служат для информирования людей о местонахождении звонящего и для поддержания группового контакта и сплоченности..... Однако, несмотря на это функциональное сходство, психические механизмы, лежащие в основе вокализации нечеловеческих приматов, по-видимому, в корне отличаются от механизмов, лежащих в основе речи взрослых людей. Призывая друг друга, обезьяны, похоже, лишены одного из основных требований человеческой речи: способности учитывать психические состояния своей аудитории.

Во многих работах по этологии коммуникации принята аналогичная позиция, что отражено в широко распространенном использовании термина "функционально-референтный" для описания сигналов тревоги. При таком использовании термины с функциональной референцией ведут себя так, как будто они являются референтными терминами, даже если они не производятся существами, намеревающимися сослаться на объект или привлечь внимание другого организма к этому объекту. Эти последние условия, как представляется, характерны для человеческого использования отсылочных терминов, в то время как намерения отсылать или направлять внимание другого на объект трудно установить среди нечеловеческих животных, и, конечно, вербальные допросы post hoc не являются вариантом за пределами нашего вида. (Аналогичный случай научной робости можно представить для концепции функциональной предикации).