The Sassoons: The Great Global Merchants and the Making of an Empire

Со временем она стала пользоваться таким же авторитетом в отношениях внутри семьи, как и в управлении ее делами, и ее члены обращались к ней за советами, указаниями и решениями. В двенадцатистраничном письме на ее имя жена доктора Ариэля Бенсиона с горечью жаловалась на неуважительное отношение к ней со стороны дочери Флоры Рейчел и зятя, сэра Дэвида Эзры, жившего в то время в Калькутте. Д-р Бенсион был в миссии по сбору средств на сионистское дело, но получил холодный прием от Эзры, который не только отверг его ухаживания, но и активно "призывал людей не жертвовать на наше дело". Его жена жаловалась, что Рахель "живет с грубияном, которого она не смогла впечатлить своей добротой", и хотя их дом был открыт для неевреев, Бенсионы не были приглашены. По ее словам, доктор Бенцион "плевался кровью. Мое сердце обливается кровью. Я обвиняю Давида Эзру в том, что он виновен в его болезни". Это письмо свидетельствует как о том, что в одной семье может быть разное отношение к сионизму, но все они разделяют глубокую приверженность еврейской вере и ее институтам, так и о том, какую роль Флора стала играть в Лондоне, разрешая и улаживая кризисы иного рода, чем те, над которыми она трудилась в Бомбее. Архивы не свидетельствуют о решительной поддержке сионизма кем-либо из членов семьи, и даже такие личности, как Сулейман, были гораздо более заинтересованы в помощи раввинам в Палестине в создании религиозных школ, а не по политическим причинам.

Ее жесткое сострадание, которое она привнесла в семью, проявилось во время ее визита в Индию в 1911 году. Когда она гостила в своем доме в Малабаре, у нее умер родственник. Она трогательно написала его вдове, чтобы сообщить ей новость, и рассказала о том, как он заболел и, находясь на смертном одре, попросил показать ему письма семьи из Багдада, чтобы помнить о городе, где он родился. " Его желанием было умереть в Бомбее, рядом с моим мужем, поэтому мы положили его как можно ближе к могиле. .... Мы сделали все, что могли сделать преданность и дружба, и таким образом закончилась преданность и любовь всей жизни, и вы потеряли преданного мужа, ваших детей, самого любящего отца и нас, наших самых искренних доброжелателей". Флора привила эту любовь и уважение к окружающим своим детям, и это прослеживается в письмах, которые они писали друг другу, особенно Дэвид и Рейчел. В них преобладали искренняя привязанность и преданность нуждам друг друга. Дэвид внимательно следил за счетами сестры после ее переезда в Калькутту и старательно информировал ее о каждом дивиденде и сделке. Большинство писем он адресовал "моей милой и дорогой сестре Рахили", а иногда, когда хотел написать что-то конфиденциальное о финансовых делах, вставлял в английское письмо несколько строк на иудейско-арабском языке, подписываясь "Ваш преданный и благодарный брат".

На пенсии у Флоры появилось время для путешествий. В книге, написанной Дэвидом и опубликованной много лет спустя, рассказывается о замечательной экспедиции, предпринятой Флорой и тремя ее детьми, а также Дэвидом и Рэйчел в сопровождении супругов, в 1910 году на родину их предков в центральном Ираке. Они посетили Багдад и Басру, а также множество других городов и небольших поселков, практически повторив в обратном порядке путешествие Дэвида Сассуна, совершенное восемью десятилетиями ранее. (Аккуратная симметрия была нарушена посещением Маската, что стало жестом к отношениям семьи с султаном Омана). Их сопровождала большая свита, включая кошерного мясника, шеф-повара из Кочина и множество слуг, один из которых занимался исключительно уходом за ее дочерью-инвалидом Мозель. На фотографии семья запечатлена с двумя охранниками и несколькими багдадскими сановниками в городе. Намерением семьи было осмотреть как можно больше синагог (в Багдаде в то время насчитывалось около тридцати семи), а также гробницы древних еврейских пророков и знаменитых раввинов, в то время как Дэвид охотился за старинными книгами и Библиями. Дэвид писал книгу с почти антропологической точки зрения, почти не выражая чувств по поводу встречи с родиной, и она читается как путевые заметки постороннего человека, описывающего храмы и методы молитвы в местах, которые они посетили, с симпатией и пониманием, но без особого чувства принадлежности.