The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

Когда я читала книгу, некие неопределенные мысли, чувство неудовлетворенности, которое возникало у меня при чтении других биографий, начало обретать более четкие очертания. Позже, когда о книге разошлась дурная слава и я узнала о некоторых обстоятельствах ее написания, я поняла, почему у меня возникло чувство, что эта книга – о проблемах биографий в той же мере, что и о Сильвии Плат. В то время я думала, что это Сильвия Плат плутовским образом разрушила замысел биографа. Множество голосов, которыми говорила мертвая девушка – голоса ее дневников и писем, голоса романа «Под стеклянным колпаком», рассказов, ранних стихотворений, стихотворений сборника «Ариэль» — высмеивали саму идею биографического нарратива. Казалось, чем больше Энн Стивенсон наполняет биографию Плат цитатами из ее произведений, тем менее насыщенным, как ни парадоксально, становится ее собственное повествование. Голоса начали захватывать книгу и разговаривать с читателем поверх головы биографа. Они шептали: «Слушай меня, а не ее. Я – настоящая. Я знаю, что говорю. Обратись к полному тексту дневников, писем домой и другим текстам. Они расскажут тебе всё, что ты хочешь знать». К этим голосам присоединился другой хор – голоса людей, которые действительно знали Плат. Они тоже говорили: «Не слушай Энн Стивенсон. Она не знала Сильвию. Я знал Сильвию. Позволь рассказать о ней. Почитай мою переписку с ней. Почитай мои мемуары». Три таких голоса звучали особенно громко – голос Лукаса Майерса, Дидо Мервин и Ричарда Мэрфи, написавшего мемуары о Плат и Хьюзе, опубликованные в приложении к «Горькой славе». Мемуары Мервин под названием «Сосуд гнева» достигли тональности вопля. Мемуары вызвали сенсацию: их осуждали за несдержанность.

Дидо Мервин терпеть не могла Плат, и ждала тридцать лет, чтобы поведать миру, что она думала о своей бывшей «подруге», изобразив ее невыносимой женой многострадального мученика. По словам Мервин, удивительно не то, что Хьюз бросил Плат, а то, что он «продержался так долго». Мервин пишет, что после разрыва спросила Хьюза, «что было тяжелее всего терпеть во время их с Сильвией совместной жизни», он рассказал, что в яростном припадке ревности Плат разорвала на мелкие кусочки всё, над чем он работал зимой 1961 года, и принадлежавший ему том Шекспира. Кроме того, Мервин вспоминает, словно это произошло вчера, катастрофический визит, который Плат и Хьюз нанесли ей и ее тогдашнему мужу, поэту В. С. Мервину, на их ферму в Дордони. Плат «извела всю горячую воду, не раз заглядывала в холодильник (завтракая тем, что собирались подать к ланчу) и т.д., переставила мебель в их спальне». Она так надоела со своей хандрой (хотя аппетит ее никогда не уменьшался, отмечает Мервин, рассказывая, как Плат со зверским взглядом атаковала фуа-гра, «как будто это - мясной рулет тети Дот»), что Хьюзу пришлось уехать раньше времени. Энн Стивенсон много критиковали за то, что она дает «одностороннее» представление о Плат, включив этот язвительный портрет в ее биографию.

В действительности Энн Стивенсон совершила ошибку и нарушила равновесие не потому, что включила в свою книгу столь негативный отзыв о Плат, а потому что включила в книгу столь губительно яркий текст. Ограничения биографического жанра никогда не бывают более очевидными, чем в случае, если автор переходит от этого жанра к другому, и когда по сноске я перешла от текста «Горькой славы» к мемуарам Дидо Мервин, у меня возникло чувство, словно меня освободили из тюрьмы. Скрытная осторожность, торжественное взвешивание «доказательств», робкие «она, должно быть, чувствовала» и «он, вероятно, думал» биографического текста сменились пылкой субъективностью. Дидо говорила своим собственным голосом от своего лица, не скованная правилами хорошего тона эпистемологии, она могла себе позволить высказаться начистоту. Она точно знала, что чувствует и думает. Контраст между всеведущим рассказчиком «Горькой славы», чью мантию бесцветной рассудительности была обязана надеть Энн Стивенсон, и пылко-несдержанным «я» мемуаров Мервин разителен. Портрет Сильвии Плат, нарисованный Мервин, - это, конечно же, автопортрет самой Мервин. Это, скорее, она, а не Плат, выходит яркой личностью из «Сосуда гнева», это ее сокрушительная яркость заставляет читателей сделать ошибку – подвергнуть сомнению мотивы Энн Стивенсон.

 

III