The Sound of Settling (ЛП)

— Потому что, — говорит она, ее голос поднимается на октаву. — Мы бродим вокруг да около уже несколько месяцев.

— Так давай больше не будем.

— Мы не можем, — говорит она с решимостью, которая пронзает его насквозь. — Ты мой друг, и я хочу остаться друзьями, поэтому мы должны подвести черту.

Клаус хмыкает.

— Ну вот, опять ты бросаешь это слово, — рычит он.

— А что плохого в том, чтобы быть друзьями?

— Я не хочу быть просто друзьями, Кэролайн! Как ты ещё не поняла этого?!

Что-то в ее глазах застывает, она наклоняет голову.

— Как ты предлагаешь нам быть больше, чем просто друзьями, будучи в Нью-Йорке?

Ее слова — выстрел в грудь, груз вины давит на него. Нью-Йорк. Он рассказал ей о переводе в тот вечер в баре. Он рассказал ей в красочных подробностях, как неустанно трудился над этим, как отчаянно хочет вырваться из безжалостной хватки отца, как вот уже больше года офис на Парк-авеню стал его единственной мечтой.

Только это уже не так, давно не так, а он никогда… Вот дерьмо.

— Так вот в чем дело? — спрашивает он, и голос его снова становится спокойным. — Это из-за Нью-Йорка?

— Это касается всего. О нас с тобой и о том, чего мы хотим в жизни. Все это время мы флиртовали или — что бы мы там ни делали — и я думаю, что часть меня всегда думала, что это неизбежно случится. Это было похоже на вопрос «когда», а не «если». Но я понятия не имела, что причина, по которой ты все это время изнемогал, заключалась в том, что ты так отчаянно хотел убраться к черту из Нового Орлеана.

Ее голос срывается в конце, те же слезы, которые он видел прошлой ночью, угрожают снова овладеть ею. И наконец Клаус понимает…

Она бежала от него не потому, что не хотела его. Она бежала, потому что не думала, что сможет заполучить его.

Клаус хочет дотянуться до нее, обнять и поцелуем прогнать боль, которой нет места внутри. Но боится, что она снова сбежит. Боится, что он не выдержит, если она это сделает.

— Кэролайн… Ты должна понять. Я ненавижу свою жизнь здесь, я ненавижу своего отца. Я занимался этим задолго до того, как встретил тебя.

— Я знаю. И именно поэтому я понимаю, что мы больше не можем этого делать. Я не могу притворяться, что не знаю, что ты хочешь уйти, и не могу просить тебя изменить свое решение, изменить свои планы, терпеть работу, которую ты ненавидишь. Друзья не заставляют тебя выбирать, — она тяжело сглатывает, ее губы дрожат, а лицо сжимается от горя. — Ты мне слишком нравишься, Клаус. Однажды, будь то через неделю, или через месяц, или через год, ты получишь перевод, а потом разобьешь мне сердце, а я не могу так поступить с собой, — она замолкает, судорожно вздыхая, словно готовясь к следующим словам. — А это значит, что ты и твои романтические рисунки должны оставить меня в покое.

Клаус чувствует, как весь жар уходит из его тела.

— На самом деле ты не это имеешь в виду, — говорит он слабым голосом, чувствуя неприятное покалывание в глазах.

— Нет… Но я должна. Всю свою жизнь я умела обращаться с вещами только двумя способами. Либо контролировать, либо отпустить, — она поворачивается на каблуках. — Не ходи за мной, — говорит она прямо перед тем, как исчезнуть через заднюю дверь в темном переулке.

========== Часть 8 ==========

Клаус пытается сварить себе кофе, но он получается пресным, безвкусным и наполняет его скорее болью, чем энергией. Он пьет растворимую смесь Джошуа до тех пор, пока ему не хочется умереть. Он идет в «Старбакс» и чувствует, что с каждым глотком теряет кусочек своего чёрствого сердца.

Клаус не думал, что можно чувствовать себя более несчастным, чем он уже чувствовал, не думал, что есть какой-то способ опуститься ниже, чем он уже был. Но он ошибся. Теперь даже хороший кофе разбивает ему сердце. Вот какой он жалкий.

Клаус бросается в работу, мало спит, часто забывает пойти домой. Хорошо, что Элайджа хранит в офисе чистые рубашки и носки, а также внушительный набор галстуков. Его счет за химчистку вырастет на пару сотен с учетом того, как часто Клаус заимствовал костюмы у брата. Но пока все остальное разваливается, работа взлетает.

За полторы недели Клаус делает больше успехов, чем за последние два месяца. Сочетание плохого характера и тонкого терпения, кажется, побеждает. Если бы он только раньше понял, что крики и грубость облегчат ему жизнь… Избавился бы от скуки навязывать элайджевскую вежливость, которой он просто не обладает.

В конце концов, однако, все, что имеет значение — это оплачиваемые часы и закрытые сделки. Это то, что освободит его, если он не сойдет с края первым. Похоже больше на танец на острие ножа, но это единственный путь к спасению. Если процесс в конечном итоге будет стоить ему немного больше кусков собственной души, то так тому и быть.

Сегодня среда, или, может быть, все еще вторник, он не уверен, он больше вообще ни в чем не уверен. Клаус проводит еще одну бессонную ночь, когда раздается тихий стук в дверь. Он поднимает глаза от разбросанных перед ним бумаг.

— У тебя есть минутка? — спрашивает Элайджа.

— Не совсем, — отвечает он, впервые за последнее время взглянув на часы.