The Story of Civilization 11

Я скрываю лицо мое пред Тобою и прижимаю руку мою к устам моим.... Как Ты существуешь и каким кажешься, я никогда не смогу узнать. Ты творишь во мне знание моего долга, моего призвания в мире разумных существ; как - не знаю, да и не нужно мне знать. ...В созерцании этих отношений Твоих ко мне... я буду покоиться в спокойном блаженстве".16

Очевидно, что средства к существованию Фихте зависели от публичных лекций и их публикации, но он все больше и больше склонялся к христианскому благочестию и немецкому патриотизму. В 1805 году он занял кафедру философии в Эрлангенском университете. Он завоевывал там новую репутацию, когда вступление наполеоновской армии в Германию (1806) вынудило его искать более безопасное место. Он перебрался в Восточную Пруссию и некоторое время преподавал в Кенигсберге. Вскоре близость наполеоновских войск в соседнем Фридланде заставила его переехать - на этот раз в Копенгаген. В августе 1807 года, устав от бездомности, он вернулся в Берлин. Там он отложил философию в сторону и отдал все свои силы тому, чтобы помочь восстановить гордость и дух разбитого и униженного народа.

3. Патриот

По воскресеньям с 13 декабря 1807 года по 20 марта 1808 года в амфитеатре Берлинской академии Фихте читал лекции, позднее опубликованные под названием "Обличение немецкой нации". Это был его страстный призыв к своему народу вернуть самоуважение и мужество и принять меры, чтобы вырваться из опустошения, в которое его привели сабельное самомнение прусской военной касты, бесчеловечный Тильзитский мир и жестокое расчленение Прусского королевства победоносным корсиканцем. Тем временем французские солдаты наводили порядок в захваченной столице, а французские шпионы проверяли каждую речь.

Эти "Обращения к немецкой нации" - самая живая часть наследия Фихте, в которой до сих пор теплится чувство философа, превратившегося в патриота. В них Фихте отбросил интеллектуальную игру в теоретическую логику и столкнулся с горькими реалиями самого мрачного года в Пруссии. Он обращался не к одной Пруссии, а ко всем немцам; и хотя их разрозненные княжества едва ли составляли нацию, они говорили на одном языке и нуждались в одном и том же стимуле. Он пытался принести им некоторое единство, напоминая об истории Германии, о знаменитых победах и достижениях в государственном управлении, религии, литературе и искусстве; отвергая безнадежный материализм, который, как он утверждал, можно найти в английской жизни и теории, и религиозное осуждение французского Просвещения и Революции. Он с обоснованной гордостью говорил о меркантильных городах старой Германии - о Нюрнберге Альбрехта Дюрера, Аугсбурге Фуггеров, о ганзейских мещанах. Нынешние поражения, говорил Фихте своему классу и своей стране, должны рассматриваться в перспективе блестящего прошлого; это заточение одной нации другой не может продолжаться долго; немецкий народ обладает в своем национальном характере ресурсами тела, ума и воли, которые позволят покончить с нынешним надиром.

Каким образом? Фихте ответил: путем полной реформы образования: его распространения на каждого немецкого ребенка путем государственного финансирования и принуждения, а также превращения его цели из коммерческого успеха в моральное обязательство. Не надо больше говорить о революции; есть только одна революция, и это просвещение разума и очищение характера. Способности ребенка должны быть развиты по методу Песталоцци; и они должны быть направлены на национальные цели, определяемые государством. Во главе государства должны стоять образованные и преданные своему делу люди; оно должно быть не силой армии, а направлением и осуществлением национальной воли. Каждый гражданин должен быть слугой государства, а государство должно быть слугой всех. "До сих пор большая часть доходов государства... тратилась на содержание постоянной армии"; а воспитание детей было возложено на священнослужителей, которые "использовали Бога как средство для внедрения в иные миры после смерти бренного тела". Такая религия... воистину уйдет в могилу вместе с прошлым веком".17 На смену ей должна прийти религия нравственного сознания, основанная на воспитанном чувстве ответственности перед обществом.

Чтобы выработать этот новый тип человека, считает Фихте, ученики должны быть "отделены от общества взрослых" и "образовать отдельное и самодостаточное сообщество..... Физические упражнения,... земледелие и различные ремесла, в дополнение к развитию ума посредством обучения, включены в это содружество".18

В такой изоляции от пороков умирающего прошлого ученики должны трудом и учебой побуждать себя к созданию образа общественного устройства человечества, каким оно должно быть, просто в соответствии с законом разума. Ученик настолько преисполнен горячей любви к такому порядку вещей, что для него будет совершенно невозможно не желать его и не работать всеми силами для его продвижения, когда он освободится от руководства образования.19