The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

Милитаризация и централизация российского императорского правления позволили небольшой правящей элите расширить и сохранить контроль над огромной империей. Но культурное неравенство между пограничными и центральными провинциями усилилось по мере расширения империи на запад во время наполеоновских войн, создав радикально новую ситуацию. Элита новоприобретенных регионов, польская и шведско-финская шляхта, бессарабские бояре и грузинские князья имели давние исторические связи с различными мультикультурными государствами. Поляки, шведо-финны и грузины бережно хранили традиции самоуправления, резко отличавшиеся от опыта русского провинциального дворянства, и считали себя культурно выше. Завоевание пограничных территорий было долгим и дорогостоящим процессом, но управление ими и их ассимиляция оказались еще более сложными и дорогостоящими. Исключением из этой схемы стало управление Россией балтийскими пограничными территориями.

 

Балтийские провинции и Великое княжество Финляндское

Успех России в интеграции балтийских пограничных территорий был во многом обусловлен политикой сохранения и даже расширения местных привилегий и языковых прав немецких землевладельцев и предоставления им необычайно привилегированного доступа к правящей элите. По окончании Северной войны Петр вернул все поместья, которые были конфискованы шведским правительством, фактически передав крестьянство на милость дворянства. Балтийское немецкое дворянство стало "настоящими мамелюками". Социальная организация и правовая структура немецкой дворянской корпорации остались нетронутыми, что привлекло интерес Петра как модель для всей империи. По мнению Эдварда Тадена, Петр был готов отказаться от большинства, если не от всех, особых привилегий балтийских немцев, поскольку восхищался их институтами местного самоуправления. Он приветствовал европейскую подготовку и опыт их офицеров и военных, которые к 1730-м годам составляли около четверти российского офицерского корпуса. Он также нуждался в поддержкеп рибалтийских немцев, чтобы защитить свой единственный прямой выход на запад и продвинуть свою дипломатию в регионе.

Екатерина продолжила и расширила политику Петра в отношении прибалтийских немцев. Помимо привлечения талантов из их среды на важные дипломатические посты и в бюрократию среднего звена, она использовала балтийское пограничье как поле для экспериментов в управлении. Были введены улучшения в положении крестьянства, предвосхитившие их освобождение при Александре I, а также улучшены провинциальные финансы и губернское управление. Под влиянием пиетизма губерния стала связующим звеном между Aufklärung и русским Просвещением и прониклась к своим администраторам духом рационализма, благоразумия и честности. Воплощение этих талантов и один из любимых администраторов Екатерины, граф Яков Зиверс, "оказался идеальным лейтенантом просвещенного деспотизма, без устали работавшим над проблемами внутреннего управления, такими как водопровод, городское планирование, строительство дорог, управление лесами, развитие торговли и строительство школ". Но таких, как он, было слишком мало. Русское провинциальное дворянство не оправдало надежд Екатерины. В целом они были малообразованными, неимущими и погрязшими в местных распрях. Признав эту проблему, Александр рассмотрел возможность того, что элита пограничных районов, а не центра, может послужить моделью для восстановления империи. При нем имперское правление стало организовываться по асимметричным линиям, отражающим национальные и исторические различия.

В прибалтийских губерниях Александр восстановил права местной элиты Эстляндии, Лифляндии и Риги, восстановленные Павлом после отмены их Екатериной, но только "постольку, поскольку они согласны с общими постановлениями и законами нашего государства". Он предоставил крепостным личную свободу, но оставил их в экономической зависимости от немецких помещиков. Разрабатывая планы управления Балтикумом, Александр выбрал советников из числа представителей русской и местной элиты. Будучи людьми переходной эпохи, они разделяли с ним ряд принципов, почерпнутых из рационального бюрократического абсолютизма эпохи Просвещения и зарождающегося историзма эпохи романтизма. Попытка примирить универсальное и партикулярное породила институты, которые по своей сути были противоречивы. Император и имперская элита было все труднее поддерживать хрупкий баланс между двумя принципами в повседневном управлении. Местные элиты смогли найти в дуальной системе достаточное обоснование как для уступчивости, так и для сопротивления.