The White Tiger Extrapolation (СИ)

– Чувак, ты просто невероятно крут, – с уважением произнес Кутраппали, пока Родстейн лениво щурился, пристраиваясь клюшкой для гольфа к очередному мячу. – Ты первый, кто сделал это с Шелдоном. Обычно он как стихийное бедствие: легче смириться и просто выполнить то, что он от тебя хочет, нежели пытаться ему противостоять.

– То ли еще будет, – пробормотал Родстейн себе под нос так, что его услышал только Леонард.

Шелдону гольф понравился. Пожалуй, главным образом за счет того, что у него действительно получалось. Он даже изобрел на ходу несколько хитроумных схем, учитывавших силу удара, направление ветра и точные математические углы, под которыми следовало посылать мячики в лунку с заданным наклоном почвы. Остальным игра понравилась заметно меньше, поскольку Шелдон, который выигрывал, был, пожалуй, даже более невыносимым и раздражающим, чем Шелдон проигрывающий.

– Жаль, что состязания по гольфу не входят в программу Олимпийских игр, – сокрушался он, когда они закончили игру и возвращались обратно в дом. – А то я мог бы, пожалуй, получить медаль. Вы знали, что на протяжении истории в гольф играли лишь на двух Олимпиадах – в одна тысяча девятисотом и в одна тысяча девятьсот четвертом году?

– Нет, Шелдон, мы этого не знали, – со скукой в голосе отозвалась Пенни, потому что он явно ожидал их ответа.

– Неудивительно, – фыркнул Шелдон. – На самом деле, эта ситуация с Олимпиадами представляется достаточно странной, учитывая популярность этой игры в англоязычных странах. Впрочем, гольф всегда вызывал споры. Например, в пятнадцатом веке шотландский король Яков Второй даже издал запрет на игру в гольф, мотивируя это тем, что она якобы мешала военной подготовке его солдат. Но этот эдикт не смог остановить турниры по гольфу, что свидетельствует о высокой храбрости шотландских гольфистов эпохи позднего средневековья и их преданности делу.

– Фантастично, – без особого энтузиазма пробормотал Леонард, когда Шелдон наконец заткнулся.

*

Ближе к ночи начали подтягиваться люди. Они приезжали на роскошных машинах, в которых оглушительно ревела музыка, заполняли дом, и уже очень скоро в обыкновенно просторных комнатах от людей стало не протолкнуться. Шелдон, как ни странно, тоже был там, вместе со всеми. Родстейн никуда его не отпускал, всюду таская за собой, пока приветствовал гостей, и уже привычно для Леонарда переходил от одного собеседника к другому и легко подхватывал разговоры. Шелдон ходил следом за ним, растерянный, и, судя по выражению его лица, ему происходящее совершенно не нравилось, и вряд ли он собирался терпеть эту вечеринку значительно дольше.

Майкл Дауэлл, неприятный Леонарду до зубовного скрежета, приехал одним из первых, притащив заодно своих дружков из мира шоу-бизнеса, и теперь стоял в тесной компании с ними и с Пенни, которая выглядела просто великолепно. Они разговаривали, выпивали, и при этом Дауэлл небрежно приобнимал Пенни за талию.

Леонард оглядел зал, выискивая остальных. Говард шел, судя по всему, на новый личный рекорд, потому что его окружали уже не две, а три девушки, и глядя на то, как он с ними заигрывает, Леонард мог предположить, что он был полон решимости затащить в постель всех троих. Леонард поискал взглядом Раджа, но и тот был при деле: он не отходил от прекрасной Беатрис, на которой уже успел, судя по всему, окончательно свихнуться. И, конечно же, снова выпивал, пожалуй, даже слишком много для начала вечера, как с неудовольствием отметил Леонард.

И неожиданно Леонард почувствовал себя чертовски одиноким среди всех этих людей, в этом доме, где в их распоряжении было совершенно все, о чем только можно было мечтать, и подумал, что все они были куда счастливее в Пасадине.

В отличие от предыдущих выходных, на этот раз Леонарду не хотелось даже выпивать. Ему было душно, он задыхался в спертом воздухе, среди незнакомых людей, поэтому в конце концов, проведя пару бесполезных и скучных часов, с головой погрузившись в эффект одиночества в толпе, он сбежал ото всех и в поисках уединения забрел на второй этаж. Он наткнулся на ту самую комнату, в которой, по словам Родстейна, обычно останавливался его дядя, увлекавшийся наукой.

В комнате было тихо, отголоски музыки доносились едва-едва, похожие скорее на смутные вибрации, нежели на полноценный звук. Комната каким-то странным образом успокаивала, и Леонард неторопливо прошелся вдоль книжных полок, рассматривая корешки книг, доставая то одну, то другую, и возвращая их обратно по местам.

Его заинтересовала книга по несимметричным теориям гравитации. Он неторопливо пролистнул несколько страниц, раздумывая о том, чтобы сесть в кресло и погрузиться в чтение по-настоящему, когда в коридоре раздались чьи-то отчетливые шаги. Они все приближались, и прежде, чем успел хорошенько обдумать эту мысль, Леонард уже одним стремительным движением выключил свет, а в следующую секунду обнаружил себя прячущимся за длинными, до пола, темно-зелеными портьерами, и по-прежнему сжимающим в руках томик по несимметричным теориям гравитации.