Theatrum mundi. Подвижный лексикон

Ведь Павленский не просто вел беседы со следователем, обратив его в конце концов в свою веру. Знаменательно то, что во время суда эксперимент, можно сказать, продолжался. Павленский приглашал свидетелей из разных социальных групп, которые должны были высказать свои соображения по поводу его акции (поджог двери у здания ФСБ на Лубянке), квалифицированной как вандализм. Известно, что высказывались девушки по вызову и другие люди, весьма далекие от современного искусства. И если можно было запланировать, какую социальную прослойку представлял тот или иной свидетель, то реакцию этого человека, слова, произнесенные им на суде, заранее знать было никак невозможно. В результате нельзя было предвидеть ни общественный резонанс, ни то, каким образом это повлияет на исход дела, ни прочие последствия. Это совершенно удивительный эксперимент, куда вовлекались самые разные люди.

Что нам показывает этот пример? Здесь мы имеем дело со случаем прямого вторжения. Это, конечно, отдельная тема, хотя и связанная с тем, о чем мы уже говорили: современный акционизм как искусство вторжения[286]. Так действует вирус. Он вторгается и прокладывает свои пути в нашем организме. Точно так же действуют художники-акционисты: они вторгаются в социальное тело, и что-то с ним происходит. Вспомним знаменитый панк-молебен группы Pussy Riot. В итоге мы наблюдаем симптомы болезни или реакцию этого социального тела, притом что мы сами – его нераздельная часть. Все происходит прямо на наших глазах, и наглядность эта поражает. Думаю, что ее не было в таком виде в другие эпохи, поскольку заодно отпадают и все символические опосредования, отдаляющие нас от действия и его прямых эффектов.

* * *

Для соблюдения научной строгости нам следует различать эмоцию и аффект. Аффект, как было сказано, – это критерий нашей способности действовать, если иметь в виду спинозианское определение. В третьей книге «Этики» Спиноза пишет об аффектах именно этими словами: это такие «состояния тела (corporis affectiones), которые увеличивают или уменьшают способность самого тела к действию, благоприятствуют ей или ограничивают ее…»[287]. Вот как Спиноза пишет о телах. А говоря о людях, он пишет именно о телах. Конечно, тела наделены психической инстанцией, они, как упоминалось выше, могут горевать, негодовать, сострадать и испытывать другие состояния. Но это все-таки тела, и такое понимание имеет первостепенное значение.

Вообще говоря, чем так примечательна философия Спинозы? Конечно, можно утверждать, что его сочинения несвободны от предрассудков, характерных для этого времени, и что философ полагается на уровень развития естественных наук, который давным-давно оставлен позади. Бесспорно, предрассудки у него встречаются. Например, Спиноза считает, что животных человек может использовать по своему усмотрению и что женщины должны быть лишены определенных прав, скажем, права голоса и поступления на государственную службу. Это действительно предубеждения. Но эти отдельные моменты не должны заслонять от нас главное, а именно: у Спинозы нет разделения души и тела, в отличие от Декарта. Для него это ложный дуализм. Сознание у Спинозы – это способ действия тела[288]. А раз так, то нельзя утверждать, что душа и тело образуют разные миры. Это одно и то же – одна и та же субстанция, которая проявляет себя разными способами (у Спинозы мышление и протяжение – два атрибута единой субстанции).

Но это очень глубокая и радикальная мысль. Если встать на такую позицию, то об эмоциях придется говорить по крайней мере осторожно. Аффект, как мы видим, – это то, что относится к физической философии (ее можно назвать и телесной) или к философии действия, как она определялась нами до сих пор. А эмоции – то, что имеет отношение к психологии, к тем преходящим состояниям, действительные причины которых нам чаще всего неизвестны. Однако свои эмоции мы очень бережем. Если у нас возникает какая-то эмоция по поводу неких явлений, мы склонны придавать ей огромную ценность. Это побочный продукт науки психологии, отдающей приоритет психической жизни индивида. К сожалению, случилось так, что эта разновидность знания приобрела гипертрофированный вес. И в результате мы потеряли другие ориентиры, связанные с тем, что мы являемся частью мира, в котором есть не только люди, но и другие существа – чувствующие, не чувствующие, живущие, как я уже сказала, другими скоростями по сравнению с человеческими. И они, возможно, тоже испытывают эмоции, но по-другому.

В конечном счете вышло так, что эмоции – это есть универсальная отмычка, которую мы применяем ко всему. Так мы начинаем судить о мире по себе. Ведь если кто-то не смог восхититься каким-то культурным объектом, как мы, – значит он недостаточно развит. А это очень опасное суждение. Поэтому если не в научных, то в гуманитарных целях попробуем все-таки различать эмоцию и аффект.

* * *