Тиара скифского царя

– А вот тут вы ошибаетесь, – заверил их Сазонов, улыбаясь своим беззубым ртом, и его указательный, желтый от табака палец потерся о большой. – Что бы вы сказали, если бы я предложил вам деньги?

Гойдманы переглянулись.

– Какие деньги? – не выдержал Лейба, но Шепсель наступил ему на ногу.

Сазан снова крякнул, как утки из камышей.

– Обманывал я вас, молодые люди, – признался он, наливая в стакан мутную жидкость дрожавшей рукой. – Я нашел не монеты. Я нашел целый клад. Понимаете? Целый клад.

Младший Гойдман хрустнул пальцами, но ничего не сказал. Он боялся выдать волнение, охватившее с ног до головы.

– Ты нашел клад? – Лейба, как всегда, отличался нетерпеливостью.

Шепсель сверкнул на него глазами-сливами, и старший брат отправил в рот кусок хлеба.

– Да, ребятки, большой клад. – Сазан снова налил себе и потянулся за колбасой. – Боялся признаться в этом и продавал монеты по одной, чтобы никто не догадался о кладе. Не верю я одесситам, климат у вас такой, заставляет обманывать людей. – Он залпом выпил и вытер губы грязной ладонью. – Смешно получается. Не верю одесситам, а вот вам поверил, хотя вы тоже одесситы.

Братья молчали, не решаясь перебить старика. Лейба отщипывал крошки от куска хлеба.

– Понравились вы мне, молодые люди, – признался Сазан, – очень понравились. – Он расхохотался и закашлялся. Слюна летела изо рта вместе с кусочками хлеба, кашель звучал как скрип старого железа. – Представляете, много раз я в буфете монетами тряс, и хоть бы одна зараза за меня заплатила и угостила… Никто… Только вы, еще не зная о монетах, уважили старика. И я решил отблагодарить вас. – Ротмистр поднял глаза в небо. – Я верю в Бога, верю, что он зачтет мне все добрые дела. Сейчас я тоже хочу сделать одно доброе дело.

Шепсель, пряча глаза, плеснул старику в стакан.

– Я написал завещание, – продолжал ротмистр и подмигнул. – Нет, не потому, что болен тяжелой болезнью, но мало ли что может случиться. Вы знаете, я один как перст, жинка умерла, а деток Бог не дал. Зато послал деньжат на старости лет. Надо же их кому-то оставить? Почему же не тем, кто проявил к тебе уважение? А? Как вы считаете?

– Мы не смеем настаивать. – Голос младшего Гойдмана дрогнул, и в голове закружилась мысль: «Неужели?»

Поистине еврейское счастье повернулось к ним лицом, и в чубчике снова стало кисло.