Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

И вот, наконец, «Монблан» — из всех стихотворений Смоленского, может быть, самое совершенное:

Он над разорванною тучей
Сияет в золоте лучей,
И равнодушный и могучий.
Над миром страха и страстей.

И мудрое его молчанье,

И голубая белизна,
Как вечное напоминанье
О том, что только вышина

И чистота бессмертны в мире —

Все остальное мгла и дым,
Как туча эта, что все шире,
Все тяжелей ползет под ним.

И вдруг на этой почти недосягаемой высоте, где все так прекрасно и совершенно, хотя чуть-чуть холодновато, — неожиданная тоска по «юдоли дольной», по не страшному, в сущности, земному аду, который, как это ни странно, в каком-то смысле к раю ближе, чем сияющий ледяной Монблан, и от которого, увы, осталось одно воспоминание:

Осталось немного — миражи в прозрачной пустыне,
Далекие звезды и несколько тоненьких книг,
Осталась мечта, что тоской называется ныне,
Остался до смерти короткий и призрачный миг.

Но все-таки что-то осталось от жизни безумной,

От дней и ночей, от бессонниц, от яви и снов…

И странно, будто из другого стихотворения:

Есть Бог надо мной, справедливый, печальный, разумный,
И Агнец заколот для трапезы блудных сынов.

Толковать эти строки, очевидно, следует так: от некогда несметных богатств души остались жалкие крохи:

Все давным-давно просрочено,
Пропито давным-давно,
Градом бито, червем точено,
Светом звездным сожжено.

И среди этих крох, в виде награды за лишения и жертвы, нежданно и непрошено возвращенный «Рай» или, вернее, право на вход туда и на участие в трапезе «блудных сынов».

Из нищей мансарды, из лютого холода ночи,
Из боли и голода, страха, позора и зла,
Я выйду на пир и увижу отцовские очи,
И где-нибудь сяду у самого края стола.

Как справится Смоленский с этим искушением — искушением жалости, — покажет будущее. Но оно не из легких. Жалость побеждается любовью, а любовь великая беззаконница, и дело иметь с ней всегда опасно.

Многих стихов Смоленского мне, к сожалению, в этой статье коснуться не удалось, в частности, стихов о России. Не потому, однако, что я их считаю слабее других. Они просто не попали в мою «линию». Кроме того, они, по-моему, для Смоленского не так уж характерны, несмотря на его русскость. Я понимаю, что ему важно было свою любовь к России высказать, но ею круг его интересов не замыкается.

Его главная тема — вернее, три темы — о человеке, любви и смерти. Но современна поэзия Смоленского не оттого, что человек, пока жив, будет этим интересоваться, а прежде всего оттого, что вопрос, быть или не быть человеку, решается как раз сейчас. И тут опыт Смоленского мог бы нам пригодиться. Надо только уметь прочесть его стихи и не бояться живущего в нем чудовища, от которого он бежит, как от смерти, но имя которому — Свобода.

С.К. Маковский — поэт и человек [80]

I

В октябре 1895 г. в Финляндии, в санатории Рауха, известный датский критик и публицист Георг Брандес[81] познакомился с русским юношей и его сестрой. Юношу звали Сережа, ему было 17 лет, сестре — 16, и звали ее Елена[82]. Это были дети знаменитого русского художника Константина Маковского[83].

В девятом томе своих сочинений «Страны и люди» Брандес подробно описывает это знакомство, удивляясь ранней зрелости молодежи славянских стран, в частности своих юных русских друзей.