Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Час за часом с колокольни дальней
Прогудит глухим укором бой.
Слышишь ли? Он плачет все печальней
О годах, загубленных тобой.

Жизнь — о, чаша боли, слез и света,

Суженая сердцу — где она?
А душа, как песня недопета,
А душа пред Господом смутна.

Было ей завещано так много.

Столько небом озаренных нив…
Что ты сделал, забывая Бога,
Подвига любви не довершив?

Привожу это стихотворение полностью, потому что оно — единственное: других, подобных ему, покаянных стихотворений у Маковского нет. Причем принимаю его буквально, т. е. считаю, пока не доказано обратное, что Бог Маковского действительно Бог, а не идол, не отвлеченное понятие и не черт.

Но самое страшное, беспросветное одиночество это не тогда, когда человек забывает Бога, а когда Бог забывает человека. Вот тогда оно действительно непереносимо.

И вдруг, придушен хлынувшей тоскою,
Почувствуешь — о Господи, прости! —
Такое одиночество, такое,
Которого нельзя перенести.

Но и к аду можно привыкнуть и даже найти ему какое-то оправдание:

На одиночество свое не сетуй:
Безумны люди, суетно с людьми.
Мечты, ничьим участьем не согретой, —
Суровую печаль, как дар, прими.

Раздумье нелюдимое довлеет

Взыскующим о мудрости сердцам,
Великое в уединенье зреет
Не только здесь, но, может быть, и там.

Как знать — и там, в дали потусторонней,

Он будет длиться, нелюбимый сон,
И там — еще, быть может, непреклонней —
На одиночество ты обречен.

«Великое в уединенье зреет» — вот какой надеждой утешает себя в аду Маковский. И может быть, он прав, потому что, в конце концов, мы не знаем — не должны знать, — жив он или мертв.

III

Неверующим его назвать отнюдь нельзя. Он верит или, вернее, хочет верить, с неверием борется:

Не покоряйся искушенью,
Безбожному не верь уму,
Не верь тоске, не верь сомненью,
Не верь неверью своему,

С безбожным умом борется логикой божественного разума.

Не может быть, чтоб там, за небесами,
За всем, что осязает наша плоть,
Что видим мы телесными глазами,
Не веял Дух, непостижимый нами,
Не слышал нас Господь.

И небо и земля — все мирозданье отвечает: «Он есть».

Опять, опять у моря стоя,
Не нагляжусь на небеса
И в шуме слушаю прибоя
Глубин и далей голоса.

Рожденных водною пустыней

Внушений тайных не прочесть…
Но в них угадываю ныне
Слова премудрые: Он есть.

Он есть, исток и огнь сознанья,

К Нему священные пути, —
Он, вседержитель мирозданья,
Тот, от Кого нельзя уйти.

Вот Бог, в какого верит и какому служит Маковский. Но это не христианский Бог.

Главное, что отличает христианство от других религий, — это вера в Бога триединого. Монотеизм, поскольку он существует в чистом виде, перерождается на практике в дуализм, т. е. в конечном счете в борьбу двух взаимно друг друга уничтожающих сил. Таков таинственный закон самоуничтожения Монады как самодовлеющего, в себе замкнутого, непроницаемого начала.

Что меня за последние годы в Маковском удивляло и пугало — это неожиданное проявление неизвестно откуда в нем взявшихся разрушительных тенденций. Причем этот странный «уклон» одинаково касался как его самого, его внутренней жизни, так и мира внешнего — тех лиц и явлений, что находились в кругу его интересов.

Подбирая стихи для нового издания, он не только делал поправки чисто «стилистические», которые ему, кстати, удавались не всегда, но и, случалось, выкидывал целые строфы, а то и целые стихотворения, как раз те, в которых наиболее ярко выражалась его личность. Он это делал совершенно бессознательно, и у меня каждый раз оставалось впечатление — ибо я с ним часто спорил, — что им владеет какая-то, его природе чуждая, сила.

Вот два характерных примера:

ВЕСНОЙ