Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста

Мы, советские офицеры, погрузились в его кузов. Вы можете вообразить, чтобы таким образом, в грязном кузове, в Африке принимающая сторона транспортировала французских или американских офицеров, причем не на фронт, к боевым действиям, а в гостиницу? Родному начальству на такое неуважение к его подчиненным было наплевать. Оно не умело их уважать не только дома, но и за границей. Это неуважение старших к младшим, а по сути к самим себе, сказывалось и на отношении к нам «местной стороны». Кстати, сам термин «местная сторона» (слова алжирцы, алжирский не употреблялись), служил глупым признаком «секретности» нашей работы.

От вокзала до «дома» ехать минут десять. Батна – городишко маленький и невзрачный, типичная провинция на дальней окраине Сахары. На севере и западе невысокие, покрытые коротким хвойным леском горы, а остальное, как говорится, бесконечные просторы.

Нашим пристанищем стал окруженный желтой каменной стеной городок, где в полудесятке пятиэтажных домов проживали жандармы с семьями. До алжирской революции 1962 года здесь размещался санаторий НАТО.

Холостяков-переводчиков в количестве шести человек поселили на четвертом этаже в пятикомнатной квартире, сразу предупредив, что воду на столь высокий этаж подают три раза в день. На двух первых этажах вода текла хоть и неважно, но круглосуточно. Со временем мы как-то притерпелись. Наливали до краев небольшую чугунную ванну и для естественных нужд набирали воду из нее. Однажды воды не было целых два дня. Ванна стояла пустой. И тогда переводчики, собравшись с силами, снесли ее во двор, наполнили водой из небольшого жандармского фонтанчика, а потом также на руках притащили обратно.

У натовских офицеров проблем с водой наверняка не было.

Надо ли говорить, что в доме не было отопления. Бытует ошибочное мнение, что в Африке всегда тепло. Так вот: в Африке может идти снег, бывает холодно, да так, что я отморозил себе указательный палец, и по возвращении со свободолюбивого континента, уже русскими зимами, палец постоянно распухал. Мы пользовались размером со стул газовыми обогревателями (по-французски – «шофажами»), баллоны подвозили раз в пять-шесть дней. Шофаж грел здорово и в мгновение ока сжирал в комнате весь кислород. Поэтому его приходилось постоянно выключать.

Как-то уже после приезда жены с маленькой дочкой (мы переехали на первый этаж), я посоветовал ей просушить на этом механизме юбку. Супруге идея понравилась. Кончилось тем, что юбка не просто высохла за секунды, но еще и вспыхнула. Пожар мы потушили, а юбку пришлось покупать новую.

В общем, житейская обстановка была убогой, хотя мы с ней по молодости лет освоились и мало обращали внимания на неудобства. Советские люди неприхотливы. Они десятилетиями опровергали знаменитый тезис режиссера Станислава Говорухина: «Так жить нельзя». Так жить можно, хотя и не нужно.

Несколько лет спустя, работая в ливийском Бенгази, я познакомился с английским профессором из Кембриджа, который что-то преподавал в местном университете Гар-Юнис. В квартире профессора сломался унитаз. Его неоднократно пытался чинить сосед по дому польский инженер, но у него ничего получилось. Черт меня дернул, пообещать англичанину помочь, и унитаз я починил.

С профессором мы, я и арабист Миша Рощин, подружились, ходили к нему в гости. Он порой извинялся за скромность своей трехкомнатной ливийской квартиры. Мы с Мишей жили каждый в своей совершенно пустой комнате, сложив чемоданы возле раскладушки на каменном полу. Позвать в гости профессора не решились.

С новым знакомым мы вели беседы на самые разные темы, в том числе о житье-бытье в разных странах. И час растолковывали ему, что значит коммунальная квартира. Похоже, он до конца этого и не понял.

«Неказистость» распространялась и на зарплату. Советские специалисты получали в несколько раз меньше, чем их зарубежные коллеги. В той же Ливии болгары получали в два раза больше нашего, югославы – в три. Американцы – в десять раз. С нас вычитали на строительство коммунизма, которое обходилось слишком дорого.

Но не стоит забывать, что по сравнению с советской «внутренней» зарплатой зарубежные оклады казались чудом, подарком судьбы. И потому досрочной отправки (высылки) обратно домой боялись. А ею порой пугали. Неизвестно кто, где и когда на такую угрозу дал отповедь: «Вы меня родиной не запугаете!» Фраза эта вошла в советско-зарубежный фольклор.

Арабисты ничего такого не боялись. Их отправить не могли – некем было заменить, и потому арабские переводчики этим обстоятельством пользовались, порой проявляя несколько большую независимость, чем все прочие.