«В этом событии было столько необычного, – сказал он мне. – За день до того, как Ринпоче согласился дать вам наставление, он позвал меня и сказал, что, наблюдая игру облаков на горизонте, был поражен мыслью о непостоянстве всех вещей и что он хочет выполнить свою последнюю волю и передать прощальный совет тем из своих учеников, кто будет нуждаться в руководстве после его ухода. Было предсказано, что он скончается в этом году. Потом вечером перед той проповедью у него был легкий приступ. Я попросил его отменить проповедь, но он сказал, что хочет сделать все, как намечено. А наутро у него был повторный приступ, но он все же не отменил проповедь. Тем утром появилась радуга, которая, казалось, кончалась у его окна, а Далай-лама, который в это время совершал молитвы в храме со своими монахами, заметил, что все они должны молиться, дабы никогда в будущих жизнях не разлучаться с такими великими учителями, как Ринпоче. Все его ученики за последние тридцать лет сейчас в городе, казалось, он хотел, чтобы они были здесь при его смерти. Вероятно, он очень хотел дать вам наставления. Он посвятил свою жизнь учительству и, казалось, хотел умереть, учительствуя».
Это довольно странно, но когда я позднее прослушал запись той беседы Ринпоче, то его последними словами, перед тем как я настоял на перерыве проповеди, были: «Мы должны упорно заниматься медитацией смерти и осознавать непостоянную природу всего существующего. Это воодушевит нас направить все силы на развитие добра и избегание зла и на осуществление молитв и устремлений будд и бодхисаттв прошлого». Тут я спрашиваю его, не должны ли мы сделать перерыв. «Как хочешь, – был его ответ, – мы можем либо закончить сейчас, либо оставить это до следующего раза».
Сам Будда показал пример умирания в присутствии своих учеников, целенаправленно и сознательно сделав это искусным средством воодушевления сознаний тех, кого он учил. Многие Далай-ламы также следовали этой традиции. Первому Далай-ламе шел 83-й год, когда он созвал своих учеников в зале собраний монастыря Таши Лхунпо и сообщил им, что настало время его кончины. Некоторые умоляли его использовать свои особые силы для продления жизни, другие спрашивали, не позвать ли врача или сделать что-либо иное для предотвращения его смерти, но после того, как он ответил, что ничего не нужно делать, его спросили, следует ли после его смерти читать какие-либо особые молитвы. Он ответил: «Всегда храните в сердце учение Будды и ради спасения всех живых существ применяйте его для развития вашего собственного потока сознания. Помните учения монастыря Таши Лхунпо. Приложите все силы, чтобы жить, медитировать и учить в соответствии с подлинными учениями Будды. Только тогда вы исполните мои желания». Затем он погрузился в тантрийскую медитацию. Его дыхание прекратилось, а сердце перестало биться, но он оставался в медитации тридцать дней, не проявляя никаких признаков смерти. Его тело превратилось из старика в юношу и излучало такой интенсивный свет, что некоторые не могли даже смотреть на него. Такой рассказ о смерти Первого Далай-ламы приводится в стандартных жизнеописаниях[513]
. Его останки были затем мумифицированы и помещены в золотой корпус. Каждый из последующих Далай-лам демонстрировал сходный сознательный контроль наступления смерти, обставляя сцену кончины таким образом, чтобы сильнее воодушевить своих учеников.Дулжуг Лингпа написал много текстов мистических откровений, но «Смерть Гьере Ламы» самый крупный из них. Как я отметил во вступительной части, том его собрания сочинений впервые попал мне в руки от моего друга Дэвида Льюстона, известного собирателя различных традиционных форм национальной музыки, с которым я работал по записи тибетских песнопений. В то время Дэвид как раз вернулся из путешествия в Лахул с Таши Церингом, где проводил исследования для своей книги о затерянных гималайских княжествах. Таши приобрел экземпляр собрания сочинений Дулжуг Лингпы для Дэвида и предполагал, что одна из «Песен Опыта», своеобразной йогической мистической поэмы, должна заинтересовать Дэвида для его главы о Лахуле. Этот автор, Дулжуг Лингпа, хотя родился в Восточном Тибете, бо́льшую часть жизни провел в Лахуле и представлял тип странствующего йогина, часто ассоциируемый с этими гималайскими княжествами. Я был очарован историей Гьере Ламы и сделал ее перевод для этой антологии. «Смерть Гьере Ламы» – прекрасный образчик жанра литературы, иллюстрирующей контролируемую смерть йогина.
Эта замечательная история началась в двадцать пятый день седьмой луны мужского года Дерева-Коня[514]
. Я, автор, Дулжуг Лингпа, шел через Пата в Лахульской долине, когда золотая дакини появилась в небе и произнесла такие слова:«Кье! О могучий йогин, ты должен записать историю прославленного Кумара Сенгха, махасиддха былых времен»[515]
. Сказав это, она бесследно исчезла.