Тифлис 1904

Полчаса Лыков пил и закусывал, негромко поскандалил насчет грязного стакана, но его быстро заткнули. Все тот же Мерзавкин подошел и предупредил: будешь горланить – выкину на улицу. Тут большие люди гуляют, молчи в тряпочку.

Ровно в половине третьего коллежский советник поднялся и шагнул к охраннику. Тот сделал удивленное лицо.

– Ты вот что, паря… Ты обидел меня. Знаешь об этом?

Мерзавкин осклабился:

– Неужто? И чего теперь мне за это будет?

– Да…

Оборвав речь на полуслове, сыщик сильно заехал бандиту в переносицу. Так, чтобы вывести из строя надолго.

– Вот что будет, – сообщил он улетевшему в угол противнику и шагнул в чистую половину. В тот же миг сзади подбежали двое. Один был Гайдуков, а второй – огромного роста детина в полной форме городового, только без шашки. Околоточный пытался оттереть питерца плечом, но тот не позволил.

Навстречу им поднялся высокий мускулистый мужчина лет тридцати, с круглым жестким лицом и злым прищуром.

– А…

– Безвуглый? – спросил Алексей Николаевич для проформы. Больше он ничего ни сказать, ни сделать не успел.

Атаман резко кинулся в атаку. Лыков понял, что сейчас получит удар в левую скулу, и успел прикрыться. Вместо этого ему прилетело сапогом в правое колено. Нога подломилась, он согнулся в поясе. И тут же получил страшной силы удар сверху по темени. В комнате словно задули газовый рожок. Уже теряя сознание, сыщик схватил противника за ногу и пытался повалить, но куда там…

Очнулся он быстро, через несколько секунд. И обнаружил себя лежащим на левом боку. Нестерпимо ныло колено, в ушах звучал тягучий медный гуд. Рука что-то сжимала. Лыков с трудом повернул голову и понял, что это пустой сапог. Напротив валялся Гайдуков и внимательно всматривался одним глазом в начальство. Второй глаз у околоточного был закрыт. Увидев, что питерец очнулся, надзиратель ехидно сказал:

– Ну и что я говорил?!

Алексей Николаевич с трудом сел, но подняться сил не было.

– Мотает-то как… – пробормотал он, ни к кому не обращаясь.

Гайдуков тоже попробовал встать и тоже не смог. Тут Лыков повернул голову и увидел такое, что сразу же заставило его вскочить на ноги. Городовой Ухов лежал у порога лицом вниз, а на кафтане его с левой стороны быстро расползалось кровавое пятно.

– Черт! Парамон, врача, живее!

Коллежский советник всегда брал на задержание перевязочный пакет. Он вынул его из кармана – голова сама собой перестала кружиться, – и нагнулся над раненым. Положил на спину, сорвал кафтан вместе с рубахой. Опять перевернул и принялся лихорадочно бинтовать рану под лопаткой. Но кровь била так, что бинт сразу намок и сделался бесполезен. Краем глаза сыщик увидел, что Гайдуков стоит над ним и смотрит.

– Я сказал, врача!

– Без толку, ваше высокоблагородие. Под сердце вдарил.

– Ухов молодой и сильный, может, еще выживет. Бегом!

Околоточный двинулся к выходу. Его мотало, приходилось держаться руками за стены. Но питерцу некогда было наблюдать, он пытался спасти городового. Порвал снятую рубаху на полосы, затамповал рану и туго-туго стянул сверху жгутом. Кровь, как по команде, остановилась. Тут наконец-то прибежала подмога. Снитко и новый помощник полицмейстера Мандрыкин взяли огромное тело и потащили наружу. Другие подхватили с пола оглушенного, все еще не пришедшего в себя есаула. В чистой комнате Ковалев уже допрашивал бледного казака с дрожащими губами – хорунжего-именинника. Коллежский советник, прихрамывая, двинулся на улицу – ему тоже требовался врач. Но на полпути развернулся и обратился к полицмейстеру:

– Не поймали?

Тот смутился:

– Кто же знал, что он на площадь побежит, а не во дворы? В одном сапоге удрал.

Лыков кивнул, охнул и заковылял к дверям.

Через час в кабинете полицмейстера подвели итоги операции. Они были удручающими. Безвуглый в одиночку расправился с Лыковым и Гайдуковым. Городовой не успел вступить в схватку – его ударили в спину. Видимо, кроме Мерзавкина, у атамана был второй охранник. Он сидел в общем зале, не выдавая себя, и в нужный момент вмешался.

Единственное, что примирило всех с поражением, было состояние Ухова. Врачи заявляли, что он выживет. Алексей Николаевич своевременно перевязал рану и остановил кровь. Кроме того, в руки полиции попал есаул – питерец перебил ему нос. Мерзавкина посадили в карцер, чтобы сразу сломить. Но тот только матерился. Шансов, что он заговорит, было немного.

Сидели вчетвером: Ковалев, Снитко, Лыков с перевязанной головой и Гайдуков с заплывшим глазом. Околоточный повторял:

– Убью сволочь! Убью сволочь! Найду и убью.

– Парамон Иваныч, хватит, – осадил его полицмейстер. – Без тебя тошно. Что делать-то будем?

– Искать заново, – оптимистично заявил Лыков.

– Где?

– Это нам пусть скажут сыщики.

– Ну, раз мы теперь знаем, сапоги какого фасона носит Безвуглый… – начал Снитко, и все сразу захохотали. Отсмеявшись, помощник пристава закончил:

– Облавы, облавы и еще раз облавы. Во всех русских кварталах и во всех военных местностях.

Он подошел к карте и стал показывать: