Тигр и Дракон (СИ)

— Не приведёт. Ждать их в подземельях будут. Только печатью императорской ворота золотые открыть можно, князь И это знает. А ты сам, своими руками только что эту печать ему вручил.

Заворочалось что-то в душе. Непоколебимость в правоте своей пошатнулась. Но сдаваться Шэрхан был не намерен.

— Да откуда у какого-то князя столько Цзы, чтобы целую армию поднять?

Яо прикрыл устало глаза:

— На это вся надежда.

Малец, привязанный поясом к Шэрхановой груди, только и делал, что по сторонам пялился. Деревья высоченные разглядывал, склоны, мхом покрытые, ступени каменистые, что выше и выше в горы уводили. Яо далеко внизу остался. Все Шэрхановы предложения о помощи горделиво отверг, в повозке тоже оставаться отказался.

Шэрхан взбирался бодро, дорогу в храм с детства помнил. Да чем выше ступал, тем темнее на душе было. А как снова Яо прав окажется? Вдруг соврал Багирка? Только о чем? С какой целью? Неужто и тут предательство? Пришел ли и сюда приказ махараджи? Смогла бы мать Пракашке его выдать? Три года ведь не виделись — могла бы так измениться?

Вышел на широкую каменную площадь, но не сразу в храм пошел. Решил по кругу обойти, посмотреть, толчется ли кто рядом, кроме монахов. Не блеснет ли доспех, не махнет ли пером тюрбан. Пока кусты обходил, услышал шорохи у колодца. Раздвинул толстые стебли папоротника и мать увидел. Потеряла за три года округлость свою и черноту косы жгучую, зато приобрела наряд монашеский, морщин вокруг глаз… и учителя Шрирамана между ног.

Отшатнулся Шэрхан. Глаза бы вырвал — все три — но на сердце полегчало. От этого Багирка его уберегал? Душевную организацию тонкую решил не бередить? Боялся, что разозлится? Да тут даже не ясно, на кого злиться — на мать, что мужика после отца нашла, или на учителя, что с матерью спутался, или на Багирку, что совсем уж за ребёнка держит…

Хотел Шэрхан уйти по-тихому, да малец его выдал. Завопил, будто резали.

Зашептали кусты, зашуршали, так что когда Шэрхан из папоротника вышел, мать его одна встречала. Увидела и обомлела. Так глазами и хлопала, пока Шэрхан на колени вставал и ноги ей целовал. Опомнившись, кинулась его обнимать.

— Шэрхан-джан, — сказала, прижимаясь. А потом отстранилась и по затылку огрела. — В Тян-Цзы позволил себя продать? Бросил тут сестру, армию, двор? Смерти моей от позора хочешь?

Засмеялся Шэрхан, затылок потирая. Не изменилась мать. Такая на убой не выдаст. Сама как следует приложит, но не предаст.

— Прости, ма.

— Простить ли — подумаю. Сначала это объясни. — Мать указала на орущего мальца и вдруг просветлела: — Да неужто…

— Нет, ма, тут все по-старому. Не мой он. Вон его.

Шэрхан указал на тяжело дышавшего Яо, появившегося из кустов.

— Император Тян-Цзы и его сын, — представил Шэрхан.

— Садись, император. — Мать похлопала на скамью рядом с собой и мальца оглядела. — Чем кормишь?

— Коровка у меня внизу, — сказал Шэрхан.

— Рано ему коровье молоко.

— Другого нету.

Мать задумалась.

— В деревне найду. — Посмотрела вопросительно на Яо: — Не место младенцу на войне.

Дождавшись усталого кивка, отвязала мальца, у себя на груди пристроила, и предатель тут же успокоился. Вот ведь, у Шэрхана мог часами надрываться.

— Что делать планируешь?

— К Бале пойду. Потом на столицу двинусь.

— А с Пракашем что?

Вздохнул Шэрхан глубоко. Вкусный воздух здесь в горах, свободный, заботами земными почти не обремененный.

— Не знаю.

Мать посадила рядом с Яо, в лоб чмокнула. Только она умела поцеловать туда так, чтобы не больно было. Кликнула мальчишку вихрастого, и, когда тот принес ей тоненький ножик, разгладила Шэрхану отросшие усы, ножичком подровняла и наверх закрутила.

— Ты все правильно сделаешь. — А потом посмотрела на спящего пацана и любимое свое завела: — Шэрхан-джан, может, ты все-таки попробуешь? Есть тут у меня девицы чудные. Вон ведь смотри…

— Ты, ма, учителю Шрираману-то привет не забудь передать.

Осеклась мать, вздохнула. Мальца к груди прижала.

— Зовут как?

— Мао Ли, — сказал Яо обречённо. Посмотрел, будто прощаясь.

Мать усмехнулась, голопопого пузатика разглядывая:

— И вправду Лягушонок.

Уже с горы спустились, когда торопливые шаги за собой услышали. Полу накидки подхватив, учитель Шрираман нагнал их у самой повозки.

Шэрхан склонился в глубоком поклоне, руки перед грудью складывая.

Постарел учитель, совсем старичком сделался.

— Вот, — сказал, смущаясь невиданно и протягивая банку, пахнущую нимом и алоэ. — Новый рецепт. Ракша сказала, друг твой ранен.

Мать, значит, сказала.

— Благодарю тебя, Шрираман-джи, — сказал Шэрхан, снова кланяясь.

Учитель еще помялся.

— Тренируешься?

— Тренируюсь.

Учитель аккуратно стёр старый засохший морок, окунул палец в мешочек с хной и нарисовал новый. Во лбу как-то полегчало, будто прочистилось.

— Еще тренируйся.

Сказал и ушёл.