Тигровый, черный, золотой

Это напоминало сражение кошки с медведем. Вместо того чтобы вырубить девушку с одного удара, Колесников выл и отмахивался. Акимов впервые видел драку, в которой слабый противник совершенно не боялся того, кто многократно превосходил его в силе. Побагровевшее лицо, оскаленные зубы… Кажется, доберись она до сонной артерии Колесникова – вонзила бы в нее клыки. Если бы Акимов не успел немного узнать Анаит, он поклялся бы, что она находится под воздействием наркотиков.

Но ее наркотиком была чистая, беспримесная ярость. В ней не бился страх просто потому, что для него не осталось места. И Анаит больше не осталось – лишь одно пламенеющее бешенство.

То, что так долго давили в ней родители, вырвалось на свободу. Акимов только сейчас заметил, что она выше Колесникова. Она кружилась вокруг него, кидалась, наносила удар за ударом; она как будто не чувствовала боли, и, когда он наконец изловчился и ткнул ее кулаком в живот, она мгновенно ударила его по руке своим оружием и тут же отскочила.

Акимов перевалился на бок и встал, пошатываясь. Идти он не мог – только прыгать. Даже слабый удар сбил бы его с ног. Он поджидал, когда Колесников повернется к нему спиной или попробует схватить молоток.

Где-то вверху хлопнула дверь. До Акимова донеслись приглушенные голоса. Он увидел лицо Колесникова и понял, что Андрей тоже их услышал. Только Анаит не замечала ничего, кроме своего врага. Сначала забарабанили снаружи. Затем несколько секунд тишины – и на дверь обрушился страшный удар. Казалось, в нее били тараном. Один, другой, третий… С потолка посыпалась побелка.

Анаит прыгнула. Она была слишком легкой: ей не удалось повалить Колесникова. Крича, он пытался отодрать ее от себя, молотил кулаками куда ни попадя, и Акимов с ужасом увидел, что ее хватка слабеет. Колесников отшвырнул ее, огляделся, пошатываясь. Все лицо у него было залито кровью. В глазах плескалось безумие. Он пошел, как пьяный, к молотку, наклонился и сам едва не упал. Пальцы схватили воздух над рукояткой. Но со второго раза ему удалось поднять свое оружие.

Он пошел к Анаит, лежащей на полу.

Дверь хрястнула и вылетела с петель. В подвал вломился огромный, как бык, Сергей Бабкин. Отряхнулся, мотнул головой – и в следующую секунду оказался возле Колесникова.

Все остальное прозвучало для Акимова как песня.

Очень короткая песня из пяти нот.

Первая нота: стук молотка, отлетевшего в сторону.

Вторая нота: вопль боли Колесникова. Тот упал на колени, лицо его посерело. Сыщик, заломивший ему руку за спину, застегивал на его запястьях наручники. Сколько Акимов потом ни вспоминал эту сцену, он не мог объяснить, откуда они взялись.

Третья, четвертая и пятая ноты: короткий, но законченный свист.

Свист издал Макар Илюшин, войдя в подвал и обведя взглядом побоище.

– Акимова… держите… – простонала Анаит, приподнимаясь.

Мирон не собирался падать, он просто сделал крошечный шажок, пытаясь удержать равновесие. Наступил на гвоздь, брошенный Колесниковым, и тот вонзился ему в палец. Ни Анаит, ни сыщики, конечно, не могли понять, отчего Акимов рухнул, взвыв от боли, и замычал, не в силах смеяться сквозь кляп.

* * *

Первое, что сделал Сергей Бабкин, – осмотрел Анаит.

– Кости целы, – констатировал он. – Насчет ребер нет уверенности. Как вы себя чувствуете?

– Как будто надо срочно бежать и кого-то бить…

– Это действие адреналина. Покажите руки… Он что, пытал вас?

Сыщик бросил такой взгляд на связанного Колесникова, что Акимову стало не по себе.

– Это я сама… Шнурки резала ножиком, несколько раз ткнула в запястье…

– Шнурки?

– Он меня связал обувными шнурками. – Анаит кивнула на своего похитителя. – Я сначала мучилась, плакала, что у меня ничего не выходит… А потом Колесников принес сюда Акимова без сознания, а меня оттащил в дальний угол. Если бы он заметил, что шнурки надрезаны, он бы меня заново связал, крепче. А так он про меня забыл. Очень был увлечен допросом… А я перерезала шнурки и вытащила кляп изо рта. Резала вот этим…

Она показала Сергею свое оружие, которое по-прежнему крепко сжимала в кулаке. Между указательным и средним пальцами выглядывало скрученное винтом жало.

– Штопор? – изумился Бабкин. – Можно взглянуть?

Ей не сразу удалось разжать пальцы. Казалось, штопор стал естественным продолжением ее ладони.

Сергей покрутил его в руках, потрогал пальцем острие.

– Вы всегда носите с собой штопор?

– Подруга подарила, а я про него забыла…

Вернулся Илюшин с перекисью, бутылкой воды и бинтом.

– Полиция и скорая едут, – сказал он. – Андрей Львович, повернитесь, я вас перевяжу, пока вы тут кровью не истекли. Вам еще леса валить в Сибири, здоровье пригодится.

– Зубоскал, – с ненавистью сказал Колесников.

– Серега, держи перекись.

Бабкин осторожно обработал девушке раны на лице.

– Это у вас откуда? – Он дотронулся до кровоподтека на скуле.

– Андрей меня ударил, когда толкнул в подвал.

– И это тоже?

– А что там? Ой! – Анаит вскрикнула, когда он прижал марлю к ссадине над бровью. – Нет, это на меня повалились холсты. Наверное, подрамником заехало. Я даже не заметила…