Тигровый, черный, золотой

Он перемахнул через ограду с легкостью, какой никто не мог бы ожидать в таком огромном человеке, и мгновенно исчез за деревьями.

Илюшин устроился под кустом сирени, чтобы его не было видно из дома, заглушил звук на телефоне и стал ждать. Прошло около пяти минут.

– Черного хода нет, – сказал Сергей, бесшумно возникая из темноты. – Есть пять окон, в любое из них может выбраться взрослый человек, и под одним поломаны цветы. Но Вакулин – рыхлый и неспортивный. Быстро ему не удрать. Внутри тихо, разговоров не слышно. Будем надеяться, он не ополоумел от страха и не сидит там, трясясь, с двустволкой в потных лапках. Сделаем так: я постучусь, а ты под окошком покараулишь. Как влюбленный.

– Под каким из?

– На задней стороне. Смотри, чтобы Вакулин тебя не зашиб, если перевалится через подоконник.

– Какая глупая смерть – быть раздавленным музейным сторожем… – пробормотал Макар, следуя за напарником.

Сергей оставил его под окном и растворился в сгущающейся темноте. До Илюшина донесся негромкий стук в дверь.

Тишина. Скрип петель. Он напрягся, готовый к любому развитию событий – от криков до выстрелов. Но вслед за скрипом послышались голоса, а затем Макар услышал тяжелые шаги, от которых дом содрогнулся, – словно в крошечную избушку залез великан. Бабкина отличало поразительное при его весе умение ходить совершенно бесшумно. Так что шаги были адресованы Илюшину: «Я внутри, все спокойно, осматриваюсь».

Прошло около пяти минут. Оконная створка распахнулась. Макар вжался в стену и приготовился.

– Зайди, пожалуйста, в дом, – не высовываясь наружу, пробасил Сергей.

При виде второго сыщика мужчина, поднявшийся ему навстречу, усмехнулся и покачал головой:

– Позвонили бы лучше. Я бы вам и так сказал, что Вакулина здесь больше нет.

Макар с любопытством уставился на человека, которого Мартынова назвала гениальным самоучкой. Вот, значит, кто рисует парящие уши и розово-золотых рыб… Акимов ответил ему невозмутимым взглядом.

Рыжий. Хмурый. Худой. Кожа не белая, как бывает у рыжих, а смуглая – много времени проводит на свежем воздухе. Плотно сжатые тонкие губы. Выглядит как человек, которого здорово потрепало, побило течением о камни, перевернуло пару раз, и в конце концов он в утлой своей лодчонке устроился как смог, сказав самому себе: что ж, к берегу не пристать, будем жить так, как выпало.

На первый взгляд он казался заурядным: из тех людей, которых не выделит глаз в толпе. Но уже на второй чувствовалась в нем ровная сила, какая встречается у тех, кому нечего терять. «Биография простая, а человек непростой. Не женат. Женщины нет. Интеллект высокий, выше среднего. Занимался самообразованием. Выдержанный. Противник силовых решений. Крайне плохо поддается внушению. В сообществе мимикрирует под безобидного молчуна. Отчасти таковым и является. Но только отчасти…»

Такой вывод сделал Илюшин десять секунд спустя после знакомства с Мироном Акимовым.

Сергей Бабкин подумал: «Мужик-то тихоня, себе на уме. С такими надо держать ухо востро».

– А где сейчас Вакулин? – доброжелательно спросил Макар, стоя у двери.

– Да вы проходите. – Акимов указал на стул. – Все равно пришли и никуда не денетесь, как я понимаю. Ваш товарищ уже и в комнатах успел посмотреть.

– С вашего разрешения, – прогудел Бабкин.

Акимов усмехнулся:

– Ну, глупо было бы мне его не давать. Быстрее отвяжетесь.

Илюшин поймал взгляд Сергея, глазами указал на коврик-дорожку. Молча спросил: «Под ней подвала быть не может?» Бабкин едва заметно дернул плечом: «За кого ты меня принимаешь? Уже проверил».

– Так где, по-вашему, Вакулин? – Илюшин, раз уж пригласили, занял ближний стул.

– Понятия не имею. Я ему вызвал такси, упаковал и отправил куда глаза глядят.

– Давно? – спросил Макар.

– Что за фирма, название такси? – одновременно с ним спросил Сергей.

Акимов тихо засмеялся:

– Господа, с чего вы взяли, что я вам буду это рассказывать? Я всего-навсего минимизирую свои риски, а вовсе не подписываюсь на сотрудничество.

– Какие риски?

Художник окинул взглядом стоявшего Бабкина:

– Ну, мало ли! Дом перевернете вверх дном. Картины попортите. От Бурмистрова всего можно ожидать… После того как он проехался катком по одной нашей художнице, иллюзий у меня не осталось.

– Мы не Бурмистров, – буркнул Сергей, которого оскорбило предположение, что он способен повредить картины.

– Вы про Фаину Клюшникову? – спросил Макар.

– А, вы уже знаете! Тогда вам будет проще меня понять.

– Если не мы, то полиция, – пожал плечами Илюшин. – Какая вам разница, Мирон Иванович, с кем беседовать? Все, что мы пытаемся сделать, – это отыскать картины и вернуть их.

– Ни одной причины я не вижу, чтобы вам помогать, – сказал Мирон. – Когда придет полиция, тогда и буду решать, о чем с ними говорить.

Он откинулся на стуле, скрестил руки на груди.

Илюшин пытался просчитать, чем можно пронять художника, но каждая новая секунда наблюдений только утверждала его в первоначальном выводе: «Крайне плохо поддается внушению».

Внушению, воздействию, угрозам, манипуляциям…

Нет, минуточку. Про угрозы речи не было.