Тигровый, черный, золотой

Илюшин выбрался из своего ярко-желтого кресла, которое Бабкин как-то в сердцах обозвал мечтой безумной канарейки, и зашагал по комнате. Этот быстрый шаг всегда служил у него признаком осмысления какой-то идеи. Сергей вопросительно взглянул на напарника.

– Н-ну? – не выдержал он, когда Макар пошел на пятый круг.

Илюшин остановился.

– Меня то и дело отбрасывает к выставке. Не понимаю отчего.

– Потому что после нее украли Бурмистрова. – Сергей пожал плечами.

– Нет, не к той. К выставке, на которой мы с тобой побывали.

– Утром в воскресенье? Почему?

– Вот и я пока не знаю ответа. Но это не просто так… Что-то там есть, в этих работах.

Сергей добросовестно припомнил картины. Ну, цветочки. Морские волны. Уши. Рыбы. Города.

Из этого можно было составить стихи. Но не версии кражи, не говоря уже об убийстве.

«Уши. Рыбы. Города. Наступают холода. Заплывает рыба в ухо, а в другое – никогда. Глухо в ухе, где нет рыб, но приходит синий кит и в твое глухое ухо что-то тихо говорит. Уши, рыбы, города. Песня синего кита. Он поет, что будет лето, будет теплая вода».

Илюшин воззрился на него:

– Что такое?

Бабкин смутился. Он не заметил, что проговорил это вслух.

– Не знаю.

Он действительно не понимал, откуда возникли эти строчки. Они ему не нравились, а больше всего не нравилось ощущение, что в нем что-то зародилось как будто без его собственного участия.

– По-моему, это была колыбельная, – сказал Макар.

– Иди на фиг.

– Почему ты никогда не пел мне колыбельных про кита?

– Мы будем работу работать или дурью маяться?

– Это Мирон Акимов на тебя повлиял, – гнул свое Илюшин. – Узнаю силу его таланта, который даже из такого, извини, чурбана – я исключительно в художественном смысле! – вытащил хиленький замах на поэзию.

– Макар, умолкни! – рассвирепел Сергей. Он-то прекрасно понимал, что вовсе не в Акимове дело.

Некоторое время он барабанил пальцами по столу – привычка, перенятая у Макара, – и думал о жене.

Спустя пару минут до него дошло, что в комнате тихо.

Бабкин взглянул на друга. Илюшин смотрел в окно – и молчал.

Ему стало не по себе.

– Макар? – осторожно позвал он.

Илюшин сидел неподвижно.

– Короче, тут такое дело… – примирительно начал Сергей. – Машка стихи читает вслух. Ну, ему… Ребенку. Вечерами ходит, декламирует по памяти. Руку на живот положит – и читает… всякое. Я, наверное, от нее набрался, лезет уже из ушей…

На ушах он споткнулся.

Макар повернулся к нему, и по лицу его Сергей понял, что его последнее завуалированное извинение пролетело мимо Илюшина.

– Рамы, – сообщил Макар.

Бабкин ощутил облегчение пополам со злостью. Пока он делился сокровенным, Макар размышлял о чем-то своем. Это по-прежнему тот же человек, который способен вывести его из себя парой фраз.

Но хорошо, что в мире есть неизменные вещи.

– Что – рамы? Рамы надо поменять?

– Картины Акимова были без рам.

– Ну и что?

– Все остальные были в рамах. А акимовские – без рам. Это важно.

– Почему?

– Не знаю, – сокрушенно сказал Илюшин.

Он вытащил телефон. Бабкин с удивлением слушал, как он здоровается с Мироном и принимается расспрашивать его о работах. Акимов недоуменно отвечал. Наконец Илюшин дошел до оформления картин.

– Рамы? – расслышал Сергей. – У меня на них денег нет. Вот и все объяснение.

У Илюшина прояснилось лицо.

– Спасибо, Мирон Иванович, вы очень помогли, – с чувством сказал он и нажал отбой, оставив Акимова в еще большем недоумении.

Следующий его звонок был Анаит Давоян. С девушкой Макар не стал ходить кругами, сразу спросив, откуда возникли рамы для «Владыки мира» и «Тигров» и сколько они стоили.

Бабкин встрепенулся. Он наконец-то понял, к чему ведет Макар. Антонина Мартынова упоминала о том, что Анаит обегала все антикварные салоны Москвы, чтобы найти для Бурмистрова искомое…

Когда Илюшин закончил разговор, Сергей понял по выражению его лица, что у них в руках кончик ниточки.

– Антикварная лавка «Корабельников и сын», – сказал Макар. – Анаит Давоян приобрела там две рамы размера сто на восемьдесят сантиметров чуть больше месяца назад. Вернее, она приобрела две картины. По ее словам, сами полотна – новодел излета девятнадцатого века, пошлый и плохо написанный модерн.

– Конец девятнадцатого века – это новодел? – удивился Сергей.

– Так она утверждает. Готова нам их показать, если захотим. Они хранятся в мастерской Бурмистрова. В то время эти широкие, избыточно украшенные рамы вошли в моду, их делали в самых разных мастерских. Картины ценны только возрастом, художественных достоинств в них нет. Анаит вынула их из рам и вставила туда «Тигров» с «Барсом».

– А стоимость? – осторожно спросил Сергей.

Макар назвал сумму и добавил:

– Здесь есть нюанс. Анаит утверждает, что купила их очень выгодно, продавец не понимал их истинной ценности и вообще был убежден, что продает ей не рамы, а картины. Она, естественно, не посвящала его в свои планы. Однако этот человек – сын владельца салона. Он подменял уехавшего отца. Чтобы выяснить, сколько стоят рамы на самом деле, нам нужно встретиться с Корабельниковым-старшим.

* * *