Тигровый, черный, золотой

В тот вечер он с ней почти не разговаривал. Но в другой раз, когда был в хорошем настроении, развил свою теорию.

Цветы, считал Алик, не что иное, как части тела растения. Из этого посыла вытекало, что ставить срезанные цветы в доме означает любоваться их умиранием. «Можно еще пчел в банке водрузить на окно и наслаждаться тем, как они летают, а затем дохнут, – язвительно говорил Алик, идя под руку с удрученно молчащей Анаит. – В принципе так и до котят недалеко дойти».

Анаит не хотела доходить до котят. Она бесхитростно любила цветы. Мелкие пахучие нарциссы, мышиные гиацинты, розы, лохматые астры и почему-то особенно – ранункулюсы, облагороженные лютики. Несколько раз Анаит делала попытку переубедить Алика. Но аргументов у нее, по сути, не было. «Отрубленные руки!» – отрезал он, и весь спор на этом заканчивался.

И вот если представить, только вообразить… Допустить на секундочку, что Алик хотел бы понравиться такой женщине, как Рената Юханцева, – дерзкой, яркой, – наступил бы он на горло своим убеждениям?

Анаит со вздохом признала, что этого исключать нельзя.

А вот для нее – не наступил. Недостаточно хороша Анаит Давоян, принципы важнее.

Рената при виде Анаит махнула рукой и заулыбалась. Даже стол перед Юханцевой выглядел изысканно: две фарфоровые пиалы с рисунком в виде золотых рыбок на донышке, чайник нежно-зеленого чая, в котором медленно шевелился, точно рыбий хвост, распускающийся бутон.

– Анаит! Как я рада вас видеть! – Юханцева даже руки распахнула, как будто собираясь обнять девушку, но в последнюю минуту передумала и очень естественным жестом показала на диванчик напротив. – Вы любите зеленый чай? Или лучше на «ты»?

– Конечно на «ты», – застенчиво сказала Анаит. – Какие у вас красивые туфли…

– О, безумно неудобные! Ходить в них невозможно. Но я в этих туфлях так красиво сижу…

Анаит улыбнулась, преодолевая смущение. Юханцева, налив ей чай, непринужденно начала болтать о своем сегодняшнем дне – и вскоре Анаит поймала себя на том, что слушает с открытым ртом. Рената сыпала байками, рассказывала о подготовке и съемках ток-шоу, упоминала звездных гостей. Промелькнули одно-два знакомых имени. Сама Юханцева с каждой минутой становилась все ближе и проще, словно говорила: смотри, я такая же, как ты, разве что знаю всех небожителей, но до них не так далеко, как кажется.

– Но что я все о себе, – с улыбкой сказала Юханцева. – Расскажи, дорогая, где ты училась?

Слушателем она оказалась прекрасным – не хуже, чем рассказчиком. Анаит настолько освоилась, что упомянула о своей попытке устроиться в галерею Спицына.

– Боже мой, Спицын! – воскликнула Юханцева. – Нет, подожди: здесь для поддержки нужно что-то покрепче чая!

Ей принесли ярко-малиновую настойку.

– Теперь выкладывай про Спицына! – заговорщическим тоном потребовала Юханцева. – Обещаю, все это останется между нами!

Она так смеялась, слушая ее рассказ, что Анаит почувствовала себя звездой.

– Из этого нужно сделать сюжет, – в конце концов сказала Юханцева. – Я прямо-таки вижу зарисовкой, вроде «Фитиля». Хотя ты, наверное, не знаешь, что это такое…

– Почему? Знаю. Это сатирический киножурнал. Правда, сейчас он воспринимается иначе… Я, помню, смотрела выпуск с Фаиной Раневской, которой предлагают на выбор комнаты, чтобы она уехала из своего дома и освободила место для стройки, а она отказывается, и в итоге зритель узнает, что у нее пять кошек, которые привыкли к месту… И все никак не могла понять: ведь человека вынуждают уехать из собственного дома, а в обмен ему предлагают всего лишь комнату. И кошек жалко.

Юханцева беззвучно зааплодировала.

– Я в тебе не ошиблась! – объявила она. – Ты действительно уникальная девушка! Но объясни мне, как же тебя угораздило попасть к Бурмистрову? С таким художественным вкусом, чутьем, интеллектом…

Анаит молчала, и Юханцева продолжала, ласково глядя на нее:

– Я все понимаю, милая моя. Я же не слепая. Твой босс – художник безусловно талантливый… – Анаит озадаченно взглянула на нее. – Но как начальник он тяжелый человек. Что ты так смотришь? Думаешь, я начальников на своем веку не видела? У-у-у, целую стаю! Один другого злее. А ты девочка нежная, с тобой обращаться нужно почтительно…

Анаит так удивилась, что Юханцева считает Бурмистрова талантливым, что пропустила мимо ушей о нежности и почтительности.

– Сколько ты уже у него работаешь?

– Почти год…

Юханцева воздела руки к потолку:

– Милая моя, нельзя быть расточительной по отношению к собственной жизни. К жизни нужно быть жадной! Жадной! Не упускать ни дня, ни месяца. Ты думаешь, что потерпишь Бурмистрова еще пару-тройку лет, а затем начнешь искать новое место и оторвешься с нынешнего, как семечко с клена, окончательно и навсегда? Что это корявое дерево нужно только для того, чтобы тебе самой вырасти и отделиться?

Анаит вздрогнула – так точно Юханцева угадала ее желания.

– Тебе кажется, что это случится вот-вот, – сочувственно продолжала та. – Но представь, что пять лет спустя ты обнаружишь себя на том же месте? А десять? Инерция – страшная штука. Ты молодая, талантливая, ты заслуживаешь большего!