Тигровый, черный, золотой

Утром Анаит стояла у дверей библиотечного зала, где Ульяшин беседовал с Юханцевой. Из-за приоткрытой двери до нее доносились негромкие голоса. В руках она держала планшет с фотографиями работ ее шефа.

По правде говоря, наброски обнаженной натуры были плохи. Ученические. Старательные, но неумелые.

Что, если Юханцева ошиблась и они не произведут на Ульяшина хорошего впечатления?

«Останешься без Третьяковки, вот что», – сердито сказала себе Анаит. Решилась – так нечего больше раздумывать.

И еще интересно: отчего библиотека предоставляет место для встречи членам Имперского союза?

Но поразмыслить Анаит не успела: дверь открылась, Юханцева выскользнула в коридор.

– Иди, иди к нему скорее, – зашептала она, даже не поздоровавшись, – у него хорошее настроение, ему все понравится, ступай, ступай…

Подтолкнула Анаит, так что та влетела в зал. Плотно прикрыла дверь.

– Павел Андреевич, здравствуйте…

Ульяшин что-то писал за столом. При виде Анаит он изобразил кривую улыбку. Выглядел он уставшим, но это искупалось его всегдашней элегантностью. Синий кардиган, белоснежная рубашка, брюки со стрелками… С десяти шагов Павел Андреевич выглядел красавцем.

С пяти – претензией на красавца.

С трех шагов Анаит показалось, будто не Ульяшин надел утром кардиган, а кардиган позволил ослабевшему Ульяшину заползти внутрь. Снизошел.

– Здравствуй-здравствуй, милая… Рад тебя видеть! Присаживайся. С чем ты ко мне сегодня? Или просто так решила навестить старика?

Ульяшин широко улыбнулся. Анаит поняла, что ей выдана реплика: «Ах, что вы, Павел Андреевич, вы вовсе не старик, вам и молодые позавидуют, хи-хи-хи!» И зардеться. И ресницами взмахнуть на старого ловеласа.

Но что-то мешало ей поддержать эту игру. Она присела на краешек стула и молча протянула Ульяшину планшет.

– А что это здесь у тебя? Твои работы? – Ульяшин потянулся за очками, надел их и вперился в наброски. – Эт-то…

– Это Игоря Матвеевича работы, – наконец разомкнула губы Анаит.

– Бурмистрова?!

Ульяшин уставился на нее расширенными глазами, как будто в ужасе. Как и предсказывала Юханцева, поражен уровнем набросков. Так-то, Павел Андреевич! Это вам не тигры!

– Это… это… откуда? …Как он это?.. Когда?!

– Это не с фотографий, – поспешила успокоить его Анаит. – Игорь Матвеевич рисовал с натуры…

У Павла Андреевича заклокотало в горле. Верхняя губа подергивалась, и Анаит наконец поняла, что дело не в восторге.

– Когда? – прорычал он.

– Н-н-неделю назад… и две… – испуганно сказала она. – Павел Андреевич, я не понимаю…

Вечно благодушный, вальяжный Ульяшин приподнялся, подхватил обеими руками планшет, занес над головой – и со всей силы ударил об стол. Раздался неприятный хруст. Стекло планшета треснуло, а Павел Андреевич, не останавливаясь, все колотил им и колотил, будто обезумев, пока не начали сыпаться обломки. Анаит, отскочив, в ужасе смотрела на него. Дверь приоткрылась, снаружи мелькнуло лицо Юханцевой и тут же исчезло.

Ульяшин, побагровев, рванул ворот рубахи. Левое веко у него дергалось.

– Когда он это начал? – прохрипел он. – Бурмистров! Говори!

– Начал что?

– Начал с ней… с Марией?

Анаит поняла, что речь о натурщице, позировавшей Бурмистрову.

– Я не знаю… Месяц, может быть, два…

Ульяшин зарычал и швырнул изуродованный планшет об пол.

– Боже мой, Павел Андреевич, что произошло?!

Пожилая дама из библиотечных вбежала в зал. Чьи-то лица замелькали в коридоре, привлеченные шумом. Но Юханцевой среди них не было.

– Ничего, Зоинька, ничего… – Ульяшин опустился в кресло, тяжело дыша. По лбу его струился пот. – Это… рабочее… ничего…

– Боже мой, сейчас валидольчику… Тамара! Позовите Тамару!

Анаит под шумок ускользнула. Даже успела прибрать разбитый вдребезги планшет. Она надеялась, что отыщет Юханцеву где-нибудь в недрах библиотеки, и та ей все объяснит, но Ренаты не было. Как сквозь землю провалилась.

Совершенно непонятно, что делать.

Опять же, планшет рабочий. Бурмистров взбесится…

Но когда Бурмистров позвонил, Анаит не успела рассказать ему о планшете.

– Ты была у Ульяшина? – очень медленно спросил он. Ронял каждое слово, будто камни в глубокую яму.

– Была, – подтвердила Анаит. У нее упало сердце. Она поняла, что сейчас случится что-то нехорошее.

– Показала ему мои работы, да?

– Я подумала… что тогда он будет лучше к вам относиться… когда увидит, какой вы талантливый художник…

«Я это сделала, потому что Рената Юханцева попросила меня об этом» – такое совершенно невозможно оказалось произнести.

– Дура, – с тяжелым отвращением сказал Бурмистров. – Чтоб я тебя больше не видел.

Пик-пик-пик… Почему короткие гудки звучат так раздражающе? Неужели нельзя было придумать какой-нибудь мелодичный звук?

Анаит размышляла о неприятном тембре гудков. Это было единственным, что полностью занимало ее мысли. Она думала не о том, что Бурмистров вышвырнул ее, обозвав напоследок. И не о том, что это придется как-то объяснять родителям. А лишь о гудках, исключительно о гудках… И пока она думала только об этом, все было почти хорошо.

Час спустя она рыдала в плечо Антонины Мартыновой.

– Он меня уволил! Уволил! А Ульяшин планшет разбил! А эта… даже не позвонила!