Тигровый, черный, золотой

– А меня Бурмистров выгнал.

Акимов помолчал. Затем озадаченно спросил:

– Он с ума сошел?

Его уверенность в том, что ее можно выгнать только обезумев, была Анаит приятна.

– Скорее, я сошла с ума, – призналась она.

– Что-то сомневаюсь. Не хочешь рассказать? Я в городе, уже освободился. На «Кропоткинской» есть одно место… Ничего особенного, но отличные пельмени и своя выпечка. Как ты относишься к пельменям?

– Очень хорошо отношусь, – торопливо сказала Анаит. – Пельмени – лучшие друзья девушек. – Акимов отчетливо хмыкнул. – Я приеду, только скажите адрес.

Он встретил ее на выходе из метро. Хмурый, руки в карманах, лицо мрачное, но при виде Анаит на губах появилась скупая улыбка.

– Пойдем, здесь недалеко.

Взял ее под руку – непривычно! Но идти оказалось удобно. С Аликом ей приходится постоянно приноравливаться к его шагу, а он то несется, то едва передвигает ногами; прогуливаться с ним под руку – сплошное мучение. А теперь Анаит шла в своем темпе.

Акимов направлял ее почти незаметно. Переулками и дворами они вышли к невзрачному дому, спустились в полуподвальное помещение и оказались в просторной столовой. Акимова здесь знали. Вышла повариха, назвала его по имени-отчеству, крикнула непонятное на кухню:

– Две «московские» принесите, девочки.

– Я им стены расписывал в комнатах для отдыха и на втором этаже, – пояснил Акимов.

Анаит терзало любопытство, что же мог нарисовать Мирон, но она постеснялась спросить.

Они сели в глубине зала. Акимов ушел в очередь и вернулся с двумя тарелками пельменей и чаем. На отдельном блюде сверкали сахарными кристаллами две плюшки.

– Это нам презент от заведения. Ты ешь мучное?

– Я все ем!

Запивая пельмени крепким и очень сладким чаем, Анаит выложила – во второй раз – свою историю.

Есть люди, которые слушают, как будто выполняют тяжелую работу. Молча, со стиснутыми зубами. Они вдумываются в сказанное, пытаются ухватить смысл, объять сразу всю историю с ее ответвлениями и действующими лицами… На лицах у них упорство и понимание, что эта работа должна быть выполнена во что бы то ни стало.

Так слушала Анаит бабушка.

Отец слушает вовлеченно и активно. Он бы уже забросал ее вопросами. Например: «А чем ты думала? Нет, мне действительно интересен ход твоих мыслей!» Неправда, папа, не интересен. Ты просто пытаешься таким образом показать, какой глупой я была.

Мама всегда слушает эмоционально. «Ох, Анаит! Как же небеса допустили такое?» Может пустить слезу и при этом всегда сводит все к тому, что ее ждет нищая несчастная старость. Для мамы все, что случается нехорошего с ее дочерями, – удар по ней самой.

Любые события в жизни Анаит мама рассматривает через призму того, как они отзовутся на ней. «Что значит – это произошло с тобой? Страдаю-то я!»

Алик всегда слушает молча. Не перебивая. Очень внимательно, не задавая ни единого вопроса. А в конце обязательно спрашивает: «Что ты хочешь от меня услышать?»

Ксения слушает, подгоняя и ускоряя повествование. «А ты что?.. А она что?.. А зачем она так? И что ты теперь?..»

Акимов слушал и одновременно ел. Сразу становилось ясно, что для него главнее. «Проголодался, наверное, за целый-то день», – подумала Анаит, которой вообще-то должно было быть обидно, что ей предпочли пельмени, но почему-то не было.

Однако, когда она закончила рассказ, оказалось, что Акимов не пропустил ни слова.

– Это даже красиво, – сказал он, отодвинув тарелку. – Как костяшки домино. Юханцева толкнула одну – и повалились остальные. Но расчет неточен.

– В каком смысле?

– Ульяшин вряд ли займет место главы союза. А без этого все построения Юханцевой не имеют смысла. Кроме того, она не учитывает тебя, например…

– А что я могу?

Акимов удивленно взглянул на нее:

– Например, придешь к Бурмистрову и расскажешь правду. У Юханцевой станет одним серьезным врагом больше. Она этого не просчитала. Или ты поговоришь с Ульяшиным и объяснишь ему, кто все это придумал. Или я с ним поговорю. Ну, и так далее. В общем, это довольно неустойчивая схема. Я всегда думал, что Юханцеву подведет ее заносчивость. Она почему-то уверена, что все всегда будут поступать так, как она решила.

Его слова заставили Анаит взглянуть на случившееся по-другому.

Юханцева далеко не так всемогуща, как ей показалось. А она сама, Анаит Давоян, далеко не так беспомощна.

– Этого не хватит, чтобы Бурмистров взял меня обратно на работу. – Она выпалила это прежде, чем успела подумать.

Акимов остро взглянул на нее:

– А ты хочешь к нему вернуться?

Анаит подумала и кивнула. Да. Мартынова была права. Вместо того чтобы жалеть себя и страдать о том, как она, такая образованная и утонченная, работает на такого невежду, нужно было брать у него все, что он способен дать. Она этого не сделала.

– А что нужно, чтобы Бурмистров снова согласился взять тебя своим советником?

Удивительный все-таки человек Мирон Акимов! Задает простые вопросы. Очень простые. Которые, однако, самой Анаит и в голову не пришли.

– Нужно…

Ответ явился сразу же.

– Вернуть картины, – упавшим голосом закончила Анаит. – Больше ничего не могу изобрести.