Тигровый, черный, золотой

У нее не нашлось сил признаться, что сама она набирала номер Юханцевой десять раз, не меньше – и каждый раз слышала те же безжалостные короткие гудки. В отчаянии она попросила на улице телефон у прохожего, позвонила с него – и услышала спокойный, слегка недовольный голос Юханцевой.

– Слушаю?

– Рената, это я…

Юханцева бросила трубку.

Антонина заставила ее умыться. Затем сварила в кастрюльке что-то тягучее, дымное, пахнущее анисом и яблоками. Усадила Анаит на тахту, завернула в плед, в руки сунула чашку с варевом. Приказала: «Пей!» Она покорно пила, морщась от горечи.

– Рассказывай, что случилось.

И Анаит рассказала.

– Чувствую себя несколько глупо, выступая в роли аббата Фариа, – сказала Мартынова, когда Анаит закончила свою душераздирающую историю («Он колотил планшетом об стол! От него осколки во все стороны брызгали!»). – Но деваться некуда. Сын мой, твоя история, к сожалению, кристально ясна.

Анаит шмыгнула носом. Хоть кому-то что-то ясно!

– Каждая собака в союзе знает, что Ульяшин завел роман с молоденькой девицей, которая трудится натурщицей. Он поселил ее у себя и взял, как раньше говорили, на содержание. Но девица к тому моменту успела познакомиться с Бурмистровым. У Ульяшина она жила. А с Бурмистровым она… хм… позировала.

Анаит залилась краской.

– Ульяшину деловитая малютка наврала с три короба, а тот ей верил, – продолжала Мартынова. – Пока не появилась ты. С планшетом и рисунками! Вряд ли Ульяшин разрешил ей раздеваться перед художниками, не говоря уже о прочем. У всех этих старых пней в пальто внешняя либеральность прекрасно сочетается с домостроем, как только речь заходит о личных делах. Кто тебя отправил к нему?

Анаит понимала, что Мартынова отлично помнит, кто ее отправил.

– Юханцева, – всхлипнула она.

– Само собой. Она же считает Бурмистрова главным конкурентом! Чьи картины теперь возьмет Ульяшин за границу, когда возглавит союз? Благодаря тебе Юханцева из пешек продвинулась в дамки. А твой шеф – теперь уже бывший – выбит с доски одним щелчком.

– Господи!

Мартынова пожала плечами:

– Два хищника, старый и молодой, дерутся из-за девчонки. В действительности это борьба за власть. Неужели ты думаешь, что Ульяшин не использует для победы все возможности? Все, нет больше такого члена Имперского союза – Игоря Бурмистрова.

– Но… на каком основании…

– Павел Андреевич что-нибудь придумает. Он изобретателен и очень неглуп.

– Ужас какой. Что я наделала!

Анаит съежилась, ожидая упреков. К ее изумлению, Мартынова сказала:

– По-моему, ничего особенного.

– Как же это?..

– Ты никого не обманула, не обокрала, не снесла с пути в карьерных целях… – Антонина загибала пальцы. – Не строила козней и не предавала друзей. Ты всего-навсего допустила ошибку, доверившись бесчестному человеку. Когда и допускать такие ошибки, как не в двадцать пять.

– Но я работу потеряла! Меня Бурмистров теперь ненавидит!

– Не преувеличивай свои масштабы. Ненавидеть Бурмистров может равного себе, ты для него мелкая сошка.

– Вот спасибо, утешили! – уныло сказала Анаит. Но в глубине души она была благодарна судьбе за свою ничтожность в глазах Игоря Матвеевича.

Ох, когда мать с отцом узнают, что ее выгнали… И при каких обстоятельствах! Принесла собственного шефа с его любовницей на блюдечке ревнивому… ну, пусть будет мужу.

– Как я могла купиться на басни Юханцевой? – вслух подумала она.

Ее ввела в заблуждение обертка: поэтические строки, изысканность Юханцевой, ее речи и даже запах ее духов, так отличающийся от вишневого табака… И заманчивое обещание под конец, сладкая карамелька: «У меня есть связи в Третьяковке».

Юханцева, ничего не сделав, каким-то образом сумела убедить ее, что Анаит у нее в должниках. Рената красиво говорила о благодарности, о том, чтобы отвечать добром на добро… Разве ее слова были лживы? Нет, все правда.

И как-то само собой получилось, что Анаит ей обязана. Дудочка увлекла Анаит за собой, и, как глупая крыса, она пошла за этими звуками.

Мартынова не воскликнула: «Я же говорила». Мартынова не напомнила: «Я тебя предупреждала».

– Тебе втюхали историю о благородных мотивах, в которую ты поверила, – без всякого упрека или злорадства сказала она. – Ругать человека за наивность в твоем возрасте – все равно что ставить ему в вину цвет волос.

Ох, лучше бы отругала.

Выйдя, Анаит побродила по району, неприкаянная, как бездомная собачонка. Домой нельзя. Отец с матерью начнут задавать вопросы. Они – не Мартынова! Им не найти для нее ни оправданий, ни доброго слова.

Мартынова оказалась права. Анаит плакала, что не годится ни для какой работы. Разве не об этом ей годами твердили родители? «Ты плохо сосредотачиваешься!» «Твой неуемный характер!» «У тебя все бегом-бегом-бегом». «Никто не станет тебя терпеть!» Казалось, им хочется вынуть из дочери моторчик, влить в нее волшебную микстуру, чтобы ребенок перестал носиться, драться, лазить по деревьям, рыться в каждой яме, встретившейся на пути, – иными словами, чтобы он хоть немного перестал быть самим собой.