Тигровый, черный, золотой

А почему Цветаева в эмиграции не шила одежду, не давала уроки, а в Наркомнаце выдержала всего шесть месяцев? Да потому что у нее уже была работа! Марина Ивановна – великий поэт! В этом и заключалось содержание и смысл ее жизни.

Так же и у него, Колесникова. Он – художник! Неудачливый, раз его искусство даже его самого может прокормить с трудом. Но что это меняет?

Постоянный доход решил бы все проблемы. Уважение жены, возможность заниматься творчеством, Левушкин детский сад, школа, кружки – все можно было бы купить, будь у него хотя бы… Эх, да хоть сколько-то! Крыша над головой есть, спасибо родителям за наследство. Мастерская – прекрасная! Будь Майина воля, она бы выжила его отсюда.

Деньги, деньги… Мысль о деньгах стала его постоянным спутником. Он даже провел небольшое расследование, не осталось ли недвижимости от его двоюродного дяди, умершего пару лет назад. В то время ему и в голову не пришло этим интересоваться: дядюшка был вполне обычный нищий пенсионер, живущий с крохотного огорода где-то в Тульской области. Но потом начались все эти случаи со звонками… Мошенники облапошивали стариков. Представлялись сотрудниками банка или полиции и убеждали, что нужно срочно снять средства со счета и перевести на другой… А там – ну, понятное дело: деньги исчезали за минуту. Майя возмущалась, твердила, что полиция и банки в сговоре, такой масштаб преступлений немыслим без серьезной поддержки.

Колесникова намного сильнее поразили суммы, которые хранились в заначках у стариков. Вот, скажем, бедная пенсионерка, всю жизнь трудилась медсестрой. Откуда на счету несколько миллионов?

Его так занимал этот вопрос, что он даже отыскал интервью с несчастной женщиной. Прочел, что она откладывала всю жизнь, работала до последнего времени, мало тратила на себя… Прикинул: да, вполне по силам скопить.

Так, может, и у дядюшки были средства? А если допустить, что старичок-пенсионер картошкой приторговывал по осени или яблоками…

Колесников столько надежд возлагал на то, что дядя окажется подпольным миллионером, что, когда получил ответ, не сразу поверил. Еще некоторое время лелеял мечту о наследстве. Прикидывал, что купит в первую очередь, во вторую…

Потом сам над собой смеялся сквозь слезы. Нашелся наследничек!

Он перестал выбираться на встречи с приятелями, вместе с ним когда-то добившимися членства в Союзе художников России. Каждому есть чем похвастаться. И только он – ворона, вот только не белая среди черных, а самая обычная, серая, среди павлинов, зимородков и лебедей.

Некоторое извращенное утешение Колесников обрел в том, чтобы сопровождать Майю на собрания художников ее круга. Среди тех, кто входил в Имперский союз, он мог почувствовать себя значительным. Разглядывал их произведения – и хохотал про себя. Профаны! А го´нору-то, го´нору!

Справедливости ради, были среди них и те, кто заслуживал уважения. Казалось бы, что нового можно сказать в пейзаже? Но Ломовцеву удавалось. Ульяшин, опять же… Крепок, крепок, не отнять! Вот что значит классическая школа живописи! Это вам не совы с драконами.

В последнюю неделю кое-что произошло… Он наблюдал за женой, за ее дружками. Без зазрения совести подслушал, что она наплела частным детективам.

Вранье на вранье.

Но зачем, зачем?

* * *

Сначала к нему пришла полиция. Колесникова долго мурыжили, задавали одни и те же вопросы, потом заставили прийти в отделение, сняли отпечатки… Там было накурено, как в привокзальном сортире. По возвращении домой он швырнул вонючую рубашку в бак.

Затем явились частные сыщики. К этому времени Андрей успел прийти в себя. Поиграл с Левушкой. Слушал его милую болтовню и успокаивался. Все пройдет, все пройдет… Останется сын у него на коленях. Вечерний свет. Запах краски.

Старший из детективов выглядел усталым. Казалось, он прибавил в весе за те несколько дней, что Колесников его не видел. Младший спросил, не собирался ли он укладывать ребенка.

– Нет, только через час. Я попрошу соседку с ним посидеть.

Колесников отвел Левушку в соседнюю квартиру и вернулся.

– Вы пришли по поводу убийства Пети. – Он не спрашивал, а констатировал факт. – Меня допрашивали сегодня днем.

– Допрашивали? Разве вы подозреваемый? – нахмурился Сергей.

– М-м-м… Нет. Кажется, нет. Меня, во всяком случае, ни о чем таком не извещали.

– Тогда это не допрос.

– Знаете, как на духу, – устало сказал Колесников. – Меня эти нюансы не очень волнуют. Мы с Петькой вместе учились. Он был самым взрослым у нас на курсе, мы над ним подшучивали. Называли Дедом. У него еще в те времена была борода… гномья такая, окладистая. Художника из него не вышло, таланта не хватило, переквалифицировался в ювелиры – чем-то таким он и в юности занимался. И вот тут развернулся, преуспел. И борода кстати пришлась. Ювелирам идет быть с бородой.

А теперь гном-бородач-золотые руки мертв. Валялся, говорят, целый час в подворотне, пока его не нашли.

– Ваш телефон – один из тех, по которым он звонил в последние сутки перед смертью, – сказал Макар.