Тигровый перевал

   -- А ничего. Про лешего выдумки всё. Но в этой обстановке всякое в голову втемяшится. Отправились мы втроем осенью белковать. Я в тот год начал штатным промысловиком. Страсть охотничья во мне через край хлестала, а пушнины в рюкзаке от того не прибавлялось. Соберёмся вечером в зимовье -- товарищи десятками шкурки вывешивают, а у меня -- раз, два и обчёлся. И такая меня злость на самого себя брала, что заставляла как угорелого носиться до темна по сопкам в поисках белки. А в любом деле спешка, сам знаешь, к добру не приводит. После я понял: иди не торопясь, почаще останавливайся, затаясь, и высматривай. Так-то надёжнее. А тогда зависть чёрная к успеху товарищей всё гнала и гнала без устали: на эту сопку сбегать, на ту. А белка - зверёк хотя и доверчивый, но чуткий. Услышит настороженные шаги и замрёт. А ты не спеши. Прошёл немного и прислонись к дереву или на валежину сядь. Она не заставит долго ждать, промелькнёт меж ветвей. Тут не зевай...

   Навыки беличьей охоты мне известны, но я не перебивал егеря, ожидая, что он вернётся к рассказу о лешем. И памятуя, что блуждал Иван в Лешевой Гари, не вытерпел, придвинулся к нему:

   -- Отправились вы белковать... И что, леший почудился?

   -- А то, что идёшь в тайгу на день - продуктов бери на три дня, -- ответил егерь. По тону этих слов я понял: недоволен Иван, что не дослушал его советы по белкованию.

   -- Ну, пришли в Лешеву Гарь. Остановились в том месте, где как-то с тобой браконьеров застукали с оленёнком ободранным. Помнишь? Ну, вот. Это сейчас бульдозеры тайгу изрыли, лесовозы дороги накатали. Сел на машину и вот она -- Лешева Гарь. А лет двадцать назад сюда не то, что проехать - пройти не просто было. Дремучие заросли стояли, как джунгли. Зимовьюшку в устье ключа захудалую разыскали. Наскоро перекусили и винтовки похватали. Ореха много уродилось. И белки шла прорва. То там шорох слышишь, то там. Не успеешь одну снять, глядь - а уж другая хвост перед тобой развесила. Успевай патроны вставлять! Распределились спешно: Стёпа Голодяев влево пошел; Кузьма Сычёв - прямо, а мне вправо досталось. Прикинул я: сначала по тропе вдоль ключа пойду, там старый мосток есть. Перейду речушку, поднимусь прямо на сопку. К вечеру, думаю, перейду обратно речушку в верховьях ключа и вернусь этой же тропой в зимовье. По привычке заприметил, что пошёл солнышку навстречу, на юго-восток, и рванул, как пёс с привязи. Молод был, горяч. Вот и подвела горячка. Не стал обременять себя ношей. Вытряхнул из рюкзака лишнее: хлеб, сало, банку тушёнки, пакеты с солью, спичками, сахаром, крупой и другими продуктами. Всё вывалил на стол в зимовье, прикрыл клеёнкой от мышей и скорее за порог.

   -- И спички не взял? И котелок? -- подивился я беспечности егеря, умудрённого таёжными лишениями.

   -- Это сейчас ты такой предусмотрительный. Вспомни, как первый раз со мной в тайгу пошёл! То-то! А мне в то время, не забывай, и двадцати не было.

   -- Кусок хлеба, шматок сала и коробок спичек плечи не оттянут, -- снова возразил я.

   -- Правильно. А тогда мыслями я уже был на охоте. Да и к чему, думал, спички, хлеб, если не только костёр разводить, даже перекусить времени не найдётся. Рассчитывал до темноты быть в зимовье.

   -- И не вернулся?

   -- Почему же? Вернулся, конечно... Через неделю...

   Егерь перевалился на другой бок и затих. По брезенту палатки накрапывал дождь. Я решил, что Ивана сморил сон и натянул на себя одеяло.