Тигровый перевал

   Ещё находясь под впечатлением рассказа, я не ответил.

   -- Ну, спи, спи, -- пробормотал егерь.

   Через минуту он спал крепким, здоровым сном спокойного, уверенного в себе человека.

Белая смерть

   В жаркий июньский полдень, изнывая от духоты в редакционной машине, я то и дело подталкивал разморенного жарой шофёра:

   -- Лаврентий Фомич! Прибавь скорость!

   Водитель взбодрялся, вытирал кепкой потную лысину и нажимал на педаль. Запыленный "УАЗ" устремлялся вперёд, но не надолго. Уже через минуту наш автомобиль снова напоминал вола, дремлющего на ходу.

   У деревянного моста через таёжную реку мы догнали путника, торопливо и размашисто шагающего по обочине. Вид пешехода ещё издали показался мне знакомым. Камуфляжная куртка, обшитая бахромой из замши, карабин, шляпа. Зелёные бриджи вправлены в сапоги. На тонком ремешке через плечо болтается планшет. А главное походка: моряцкая, с раскачкой. Мы поравнялись, и я радостно воскликнул:

   -- Останови, Фомич! Это егерь Иван Гончарук! Какими судьбами, Мефодьич?! -- распахнул я дверцу машины. -- И почему пешком? Где ваш лихой "конёк-горбунок"?

   Иван вскочил в машину и, не здороваясь, хлопнул водителя по плечу:

   -- Поехали! И скорее!

   Зажав карабин меж колен, Иван молча уставился на убегающую под капот дорогу.

   -- Радиатор потёк у моего "конька-горбунка". Эх, досада-а... -- первым нарушил он тягостное молчание. -- Будь моя воля, я бы всех этих бюрократов...

   В порыве нескрываемой ненависти егерь стиснул руками воронёный ствол, взглянул на меня с укором:

   -- Ваш хвалёный Катохин распорядился, чтоб ему...ни дна, ни покрышки!

   Вывести Ивана Гончарука из равновесия непросто. И коли разъярился егерь, верно, есть из-за чего. Таким я его видел лишь однажды в Красном Яру возле убитой оленихи, где рядом с ободранной тушей на апрельской проталине барахтался новорожденный оленёнок. Браконьер Катохин, бывший в тот год главным лесничим, благодаря знакомствам с влиятельными людьми, отделался небольшим штрафом. Вскоре он стал директором лесхоза, о чём наша газета не преминула сообщить. На последнее обстоятельство, конечно, и намекал Иван. Я хотел спросить, чем Катохин вновь вызвал недовольство егеря, но тот обернулся ко мне:

   -- Слушай, здесь недалеко, километров пять. Заедем, а?

   По мягкой просёлочной дороге быстро проскочили равнину, изрезанную рисовыми чеками, и вскоре углубились в тайгу.

   -- Стой! -- неожиданно скомандовал егерь, и "УАЗ" уткнулся в пушистую ёлочку, подёрнутую белым инеем.

   "Иней? Летом? Чертовщина какая-то", -- подумал я, выбираясь из машины. С другой стороны, кряхтя, протиснулся грузным животом Фомич. Он, как и я, удивлённо уставился на белую ёлочку, растерянно покосился на знойное солнце, на блеклую траву под ногами. И здесь, и дальше оцепенелые деревья и кусты неестественно белели в нетронутой тишине.

   -- Катохин дустом тайгу траванул, -- объяснил Иван. Егерь первым шагнул в чащу леса. За ним, опасливо озираясь, пошли мы. Повсюду, на тонких былинках и веточках, на листьях и хвоинках повисли тонкие кружева. При легком прикосновении они осыпались лёгкой пудрой, поднимались облачками пыли. Прикрыв лица носовыми платками, мы тихо брели по безжизненному, пустому лесу. Обувь наша и одежда тоже покрылись белым налётом. Сделав несколько шагов, егерь остановился, обвёл хмурым взглядом припорошенный ядовитой пылью лес, удручённо покачал головой. На пне, седом от зловещей пыли, скорчилась белка. У входа в норку скрючился бурундучок. С ветки, стряхнув дустовый налёт, тяжело снялся рябчик. Неуклюже хлопая крыльями, сел на соседнюю ель, раскрыл клюв. На сморщенном листе дуба замерла нарядная бабочка. Я пошевелил её прутиком. Бабочка упала в пожухлую траву. На кончиках растений прицепились клещи. Я провёл по одному берестинкой. Клещ мгновенно отвалился и бойко пополз по коре. Против него сыпанули дустом по тайге, а он ползёт себе целёхонький да здоровёхонький. Ещё будучи лесничим, Катохин предлагал "травануть" тайгу от клеща. И вот теперь, располагая руководящим креслом, осуществил задуманное, "траванул".

   Так доплелись мы до ручья, извилистой змейкой убегающего под гладкие валуны. Рядом с ним, на гранитной россыпи камней что-то темнело красно-бурым пятном. Подошли ближе. Это оказался погибший косулёнок.

   -- Да люди они или кто? Вот сволочи! -- выругался Иван и, закашлявшись, побрёл к машине. А мы ещё продолжали стоять над телом беззащитного животного, в застекленевших глазах которого застыл ужас.

   Нас охватила неодолимая жажда. Жадно напились из ручья, умылись и тотчас почувствовали удушье, головокружение. Мокрые руки, шею, лицо нестерпимо жгло, щипало в глазах. Кашляя и чихая, объятые страхом, мы кинулись прочь из этого ужасного места.

   -- Нет, это так не оставлю. Статью напишу разгромную, -- возмущался я.

   -- Толку-то? -- хмыкнул Иван. -- Пока статья выйдет, пока разум одержит верх над глупостью, Катохин последнее загубит в тайге...

   -- Что же делать?

   -- Посмотрим, где заправляют самолеты, там видно будет...