Тигровый перевал

   Вечерние сумерки быстро окрашивали безмолвную тайгу в сиреневые, лиловые тона. Ещё каких-нибудь полчаса и холодная иссиня-чёрная ночь поглотит меня в этих мрачных джунглях. Я отчаянно полез напролом, оставляя клочки одежды на шипах аралии, калопанакса и прочих уссурийских "красавцев". Эти пальмовидные реликты с восторгом описаны многими путешественниками, но мне в тот вечер они не показались привлекательными. Наклонив голову, прикрыв глаза от веток, я пробивался сквозь чащобу, надеясь, что рано или поздно выберусь из дебрей. И, действительно, густые переплетения орешника, барбариса сменились тёмным подлеском. С ободранным лицом, с горящими от заноз ладонями спустился, наконец, я в низовья ключа Белкин хвост.

   Неожиданно увидел строения и радостно зашагал в посёлок, рассчитывая на тёплый ночлег и горячий ужин. Но чем ближе подходил, тем больше удивлялся тишине улицы, погруженной в темноту. Не лаяли собаки, не скрипели калитки, не постукивали топоры. А главное - не вился над белыми крышами сизый дымок. Выглянувшая из кучи облаков полная луна осветила тёмный массив тайги, уходящий к горизонту, нетронутый снег на улице. Я остановился перед заснеженной усадьбой ближней избы и всё понял: в ней никто не живёт. Тоской и холодом повеяло на меня от заколоченных окон деревушки, давно покинутой лесорубами. Выхватив кедрачи на пологих, доступных тракторам склонах, они уехали пластать тайгу дальше. А вокруг заброшенного посёлка навсегда остались лежать стволы спиленных кедров и пихт, лиственниц и дубов, лип и других деревьев. Я натыкался не раз на огромные поляны, захламленные железными бочками и ржавыми тросами, заросшие бурьяном Штабеля не вывезенных с этих лесоскладов брёвен уже превратились в труху. Глубокие дороги, прорытые бульдозерами, ощетинились густыми осинниками. На обрывах, словно обнаженные нервы земли, торчали сухие корни.

   Про забытую в тайге Берестовку, случалось, заводили разговор охотники и пчеловоды. Но не всяк из них смог бы, доведись, указать верный путь к ней. И вот теперь я один пожинал славу первооткрывателя, чувствуя себя не совсем уютно на пустынной улице. О пребывании лесозаготовителей напоминали десятка полтора изб, бывшая кузница, длинные поленницы дров. В сарае валялись щепки, завитки берёзовой коры.

   Скоро я блаженствовал, сидя на чурке перед открытой дверцей печи. Смолистые дрова полыхали вовсю, освещая ярким пламенем разостланную на коленях тряпицу с хлебом и колбасой. Конечно, лучшего зимовья для будущего охотсезона не сыскать. Тайга вплотную примыкает к забитому крапивой и полынью огороду. Зайцы и белки натоптали тропы во мшистом ельнике сразу за изгородью. Много видел соболиных и колонковых следов, обглоданных изюбрами молодых побегов. Всё это сулило успех в предстоящей охоте...

   И вот настал день, когда я вновь устало ввалился в пустую избу, сложил на грубый стол тяжёлую поклажу. Скорее бы утро! Махнуть спозаранку на синеющие вдали гольцы, и сделав добрый крюк по примолкшей, пахнущей прелыми листьями тайге, вернуться затемно. И в нетерпеливом ожидании охотничьего азарта я снимал со стены новенькую вертикалку, любовался серебряной отделкой.

   Был конец сентября. С большой страстью я занялся приготовлениями к охоте на пушного зверя. Красная заря восхода - предвестница ненастья не охладила моего пыла. Обутый в резиновые сапоги, затянутый в непромокаемые брюки и штормовку, я, поначалу, не очень-то обращал внимание на белесую пелену, сквозь которую еле угадывались размытые очертания сопок. И даже когда хлынул нескончаемый дождь, я продолжал бродить в мокрых зарослях, прорубал путики, сооружал кулёмы.

   В один из таких промозглых дней я возвращался в Берестовку по склону извилистого Белкиного хвоста. Вдруг я увидел дрожащий язычок огня. Защищённый от мокрого ветра выступом скалы у костра сидел старик и длинным ножом выстругивал плашку. Одет он был в замшевый халат с кожаными завязками и такие же штаны, вправленные в мягкие ичиги. На голове старика торчала островерхая берестяная шляпа. Одежду украшал затейливый орнамент из кусочков кожи. Вид незнакомца говорил, что передо мной охотник-абориген. При моем появлении старик не выказал удивления. Он лишь ближе подвинул к себе потёртый карабин. Радушно предложив мне более удобное место на валежине, старик, напротив, принял меня как старого знакомого.

   -- Твоя ловушки ставил в Белкин хвост. Рябчика шибко плохо обманывай. Твоя из города, охота понимай мало. Вот как надо!

   И старик свистнул, подражая рябчику в только что вырезанный манок.

   -- Здорово! -- сказал я. - От настоящего не отличишь. Вот бы мне такой...

   -- На, возьми, -- добродушно отдал старик свою поделку.

   Днем я и в самом деле безуспешно пытался подозвать рябчика манком, купленным в охотмагазине. Но моя затея не осталась незамеченной для старого охотника, видимо, находящегося в тот момент поблизости.

   -- Вы кто? Удэгеец? -- спросил я, почти не сомневаясь в своем предположении.

   -- Нет, -- доставая из мешка берестяную табакерку, ответил хозяин бивака. - Моя люди -- нани.

   -- Нанаец?!