Тигровый перевал

   -- Ничего, не раз, бывало, хмурится, дождит, а там, глядишь, и солнышко выглянет, -- утешал я себя, чавкая сапогами по глине, но у поваленной изгороди пришлось остановиться. Изъеденные гнилью жерди и столбики покачивались в пенящемся водовороте. Досадуя на неожиданную преграду, повернул вправо, но там шум стремящейся куда-то воды был сильнее. В предутренних сумерках, скользя и падая, обежал заброшенную усадьбу и обескуражено стал: быстрая, смывающая всё на своем пути вода окружала меня со всех сторон! От страха ли, от волнения или, быть может, промокла штормовка, но я почувствовал, что к телу неприятно прилипла одежда. Простояв в нерешительности несколько минут, уныло побрёл в избу дожидаться дня. Но после полудня положение моё ещё более осложнилось. То и дело выбегая во двор, я с тревогой обнаруживал, что суши становится меньше, вода прибывает всё заметнее. К вечеру она подступила к крыльцу. Вода поднялась выше колен, когда я залез на чердак по ветхой лестнице. Тяжело переведя дух, сбросил с плеч рюкзак с продуктами и ружьё. Это была последняя ноша, с которой мне пришлось карабкаться сюда, опасливо поглядывая на трухлявые перекладины. Газовую плитку с баллончиком, ведро и другие вещи я затащил наверх ещё утром. Через пролом в крыше осмотрелся: вся низина Серебрянки превратилась в огромное озеро. Над ним косо стояла серая стена затяжного дождя. Вышедшая из берегов Серебрянка залила не только близлежащие луга, но и таёжные распадки, глухие урочища. Мутная вода с шапками рыжей пены бурлила, увлекая за собой ветки, пучки травы и прочий лесной мусор. Среди торчащих из неё верхушек деревьев плыли скособоченные избёнки, брёвна, стожки сена. Схлынет паводок, и долго ещё будут гадать и удивляться таёжные путники, как очутилась телега в густом осиннике? Кто повесил корыто на развилку берёзы? Откуда взялась копна соломы на макушке сухостойной осины? Но, судя по непрерывному ливню, охотники и корневщики, лесники и шишкари ещё долго будут обходить стороной заболоченное место. Пройдет немало времени, прежде чем земля впитает такое обилие влаги. И не скоро ещё мелкая, но быстрая, чистая речушка Серебрянка весело зажурчит по гладким разноцветным камешкам. А пока все дома и подворья, построенные вдоль её песчаного берега, стали островками, отрезанными бурлящим потоком от окружавших их сопок. Прав, выходит, был орочский охотник, предупреждавший о половодье. Не внял совету коренного таёжника и очутился в роли Робинзона. С той лишь разницей, правда, что моряка из Йорка волны выплеснули на берег райского острова. А моё ненадёжное прибежище, ограниченное чердаком, того и гляди рухнет под натиском прибывающей воды. Мое кораблекрушение ещё впереди, и неизвестно, куда вынесет меня грязный холодный поток.

   Я присел на потолочную балку и задумался над своим незавидным положением. Попытки позвонить в зверопромхоз по мобильному телефону оказались бесполезной тратой времени: сотовая связь была недоступной. Выбраться отсюда без плота или лодки ранее двух-трёх недель - безнадёжное дело. Да и как добираться до города? Мосты наверняка разрушены или смыты вовсе, дорога во многих местах скрыта водой. Но не надо падать духом. Если дом устоит - запаса провизии хватит до зимы. И от жажды мне не погибнуть. А там, глядишь, вода спадёт, мороз накинет на стремительный поток ледяную узду. У меня есть газовая плитка, а кружка горячего чая в этой продуваемой конуре - настоящий подарок! В старом чулане валялись дырявые валенки, замасленная ватная спецовка и драный полушубок. Это барахло я тоже перед затоплением снёс на чердак, где из оторванных досок соорудил нары, застелил их найденным тряпьём.

   Забившись под крышу, как воробей под стреху, я приготовился коротать скверную ночь. Долго не решался заснуть, тревожась за прочность дома. Часто вскакивал и светил фонариком на воду, пенящуюся в дверном проёме. Ветер, порывистый и холодный, рвал и раскачивал крышу, хлестал по ней струями дождя. Чёрная непроглядная темнота поглотила затопленную тайгу. Иногда на стену с наветренной стороны с глухим ударом натыкались плывшие куда-то брёвна. Изба сотрясалась и дрожала, повергая меня в ужас. Стены её царапали и скребли ветвями проплывающие мимо деревья. Но ко всему привыкаешь. Помню, отец рассказывал, что в войну спал в окопе во время бомбёжек, под артобстрелом, закутав голову шинелью. Постепенно я перестал вздрагивать от резких порывов дождя, хлопков отрываемой ветром доски. Борясь с дремотой, я вынул из-за пазухи радиоприёмник и настроил на волну "Маяка". Во мраке ночи раздались весёлые голоса, заиграла музыка. Было что-то дикое и страшное в этом радиоконцерте посреди разбушевавшейся стихии. Но я не выключал транзистор, боясь остаться одному. Так, ночуя в палатке или маленьком зимовье, не чувствуешь себя одиноко, слушая ровное тиканье часов.

   Монотонная мелодия сморила меня, уставшего от постоянного напряжения. Закрыв глаза, я забылся тревожным и чутким сном.