Тигровый перевал

   От страшного удара в стену я очнулся и подскочил, потирая ушибленный лоб. Очевидно, огромное бревно, подхваченное бурным течением, врезалось в моё пристанище, отчего вся постройка задрожала, затряслась как бешеная. Потолочные доски, готовые разверзнуться подо мной, вздыбились. На них с ужасающим грохотом, подняв облако пыли, свалилась печная труба.

   -- Помогите, тону-у! - дико закричал я, но даже эхо не откликнулось на мои отчаянные вопли: лишь темнота и шум половодья окружали меня. Ошалело, уже не отдавая отчёта своим поступкам, я схватил ружьё и принялся палить, лихорадочно опустошая рюкзак от патронов. Выстрелы со снопами пламени, вылетающими из стволов, вселяли надежду, что меня услышат люди, придут на помощь. Но дробовик выплеснул в никуда последнюю порцию свинца, и тлеющая во мне искорка на спасение потухла.

   Шелест холодного дождя, завывание ветра, плеск воды и треск ломаемых деревьев заполняли мрачную черноту ночи. И я был один посреди этого хаоса разбушевавшейся стихии. Отбросив ненужное теперь ружьё, я полез на крышу. К счастью, я заранее привязал себя к перекладине. Зубы стучали от стужи и страха, и в этой кутерьме наверняка бы не подумал о страховке. Я уже не обращал внимания на струи дождя, затекающие за воротник, на резкие посвисты ветра, стегающие по лицу водяной дробью. "Смоет избу! Неужели конец?! -- эти лихорадочные мысли были, пожалуй, единственными, чем жило сознание.

   Близилось утро. Серая пелена посветлела, проявляя очертания сопок. Но что это? Тёмная гряда Белкиного хвоста уже не слева, а справа! А вот она и вовсе оказалась почему-то сзади. Я приник лицом к мокрым доскам крыши, стараясь унять головокружение. Дом качнуло сильнее. Он медленно наклонился, погружаясь окнами в воду. Вершины сопок снова проступили передо мной через завесу дождя. Сцепив руки на стропильном брусе, я приготовился к самому худшему. И вдруг я понял, отчего всё вокруг не стоит на месте. Это не головокружение. Это мой хлипкий островок, подхваченный водоворотом, устремился навстречу неизбежной гибели. Избу, готовую вот-вот перевернуться, крутило, вертело из стороны в сторону, несло всё дальше и дальше. Всякий раз, как передо мной вырастал чёрный, сучковатый ствол дерева, я в испуге закрывал глаза, считая, что всё кончено. Изба с треском наскакивала на препятствие, ломая сучья и собственные карнизы, угрожая сбросить меня ветвями в воду. Медленно разворачивалась и, словно неуправляемый корабль, вновь выплывала на стремнину. Дождь хлестал по-прежнему, и ветер с неослабевающей силой рвал и трепал ветхие доски крыши. Я ослабел настолько, что давно свалился бы в клокочущую пучину, если бы не догадался привязать себя.

   Неизвестно, сколько бы ещё продолжалась моя таёжная робинзонада, но судьба оказалась ко мне благосклонна. Бурлящий поток неожиданно выбросил избу на отмель посреди реки. Это был крохотный взгорок, на котором сиротливо стояла косуля. Она не металась в панике по клочку земли, безучастно смотрела на близкий, но такой недоступный берег. Животное покорно ждало своей участи. Островок на глазах уменьшался в размерах, и косуля сгинула бы, подхваченная неудержимой рекой, но вдруг я увидел лодку. Она приближалась к островку, и сидящий в ней старый охотник усиленно налегал на вёсла.

   Да, это был он, мой вчерашний знакомый.

   Я узнал его по длинной трубке, зажатой в зубах и берестяной шляпе. Я громко крикнул ему и замахал руками, но охотнику, казалось, не было дела до меня и моих призывов о помощи. Старик-ороч подвёл нос лодки к узкой полоске ещё не затопленной земли, и косуля легко вскочила в неё и улеглась на дно лодки. Лодка развернулась и течение быстро понесло её, но старик опять взялся за весла и берестяное суденышко вскоре оказалось на берегу. Косуля выпрыгнула из него и, мелькнув на мгновение белым пятнышком хвоста, исчезла в зарослях. Я продолжал кричать, но ветер относил мои хриплые стоны, а старик не спешил возвращаться. Наконец, он оттолкнулся от берега и погрёб в мою сторону. Но как долго он плывёт! Прошла, как мне думалось, целая вечность, прежде чем старый охотник ухватился за крышу моей плавучей избы.

   -- Твоя шибко стреляй. Моя в Белкин хвост приходи, твоя яранга не находи. Река кругом теки. Моя на остров приходи, здесь твоя яранга поджидай, -- спокойно рассказывал ороч, словно я сидел верхом не на стропиле скособоченной крыши посреди бурлящей реки, а рядом с ним на валежине у костра.

   Ножом я освободился от верёвки, торопливо достал из-под обломков рюкзак и ружьё и с помощью старика спустился в лодку.

   Едва мы выбрались на берег, и я бессильно плюхнулся на мокрую траву, как под натиском течения строение перевернулось и рассыпалось. Брёвна, доски - всё, что ещё минуту назад было моим прибежищем, рухнули и, ныряя в водовороте, вскоре скрылись за излучиной реки.

   Патроны были расстреляны, припасы утонули вместе с избой, и о дальнейшей охоте нечего было и думать. Отдышавшись от пережитых волнений, я засобирался в город.