Тихая гавань

Полицай медленно отодвинулся от солдата, так как был готов задушить шутника. Жаль, что Шмультке не добрался до этого придурка. А вот ему нельзя даже грубо ответить. Поэтому он резко поднялся и пошел ко входу комендатуры, вслед ему донеслось: - Не переживай ты так, еще настреляешься.

Доброжельский шел медленно, стараясь хотя бы такой спокойной походкой показать, что слова немца не тронули его, ничего не задели. Размеренная ходьба, как знак пренебрежения. Господи, какой бред. Ему захотелось отчаянно выпить. Не вечером, а вот сейчас, зайти в укромное место и влить в себя алкоголь. Спасительное пойло, счастье в забытье. Но и этого сейчас нельзя. Из-за операции Зайберта старшина полицаев предупредил, что со спиртным лучше не связываться. Немцы злые, Зайберт нервный, а Барт. Барт, как всегда. Учует — проблемы точно будут. Станислав подумал, что за последний год употребил столько, сколько за всю предыдущую жизнь не выпил. Это в первую очередь заметила жена. Она, конечно, понимала причину такого рывка в алкогольный рай, но не поддерживала: «Загубишь себя, ты же для этого не приспособлен». Он соглашался с ней, но ничего не мог поделать со своим желанием: глоток самогона помогал принять эту действительность, смириться с ней. Раньше все его алкогольные возлияния подразумевали компанию, беседу, общение, а теперь он мог спокойно заливать спиртное в себя в одиночку, да даже предпочитал пить один, чтобы болтовня новых товарищей не отвлекала от мыслей. После того, как он поступил на службу немцам, круг его общения резко сменился: старые друзья и коллеги стали избегать привычного общения, а, если и начинали контакт, то только с целью получить либо совет либо поддержку. Это была ожидаемая, но неприятная реакция. Предатель. Иуда. Подстилка немецкая. В глаза, конечно, никто так не называл, но он был человеком не особо толстокожим — эти слова читались в их взглядах, их жестах, даже их словах, вовсе не связанных с осуждением.

Станислав взялся за ручку двери и услышал насмешливый голос Шмультке: - Мне придется драться с этой курвой? - Лучше пристрели его, - ответил со всей серьезностью полицай. - Нельзя, - водитель Барта , видимо, наблюдал сцену на скамье со стороны. - Но ты не переживай, я до него доберусь, засуну его поганый язык в его же жопу. Сейчас чехарда эта уляжется, и преподнесу ему урок хороших манер.

Шмультке, хоть и немец, но все же один из немногих, кто общался с ним не как с представителем низшей расы, а относительно на равных. Водитель Барта , видимо, был не настолько пропитан пропагандой Геббельса. Хотя Доброжельский со стыдом вспоминал себя до войны: мечты о колониях в Африке, раздел Чехии, восхваление мудрой политики фюрера, ненависть к коммунистам. Да, он сам и его страна сейчас платят по счетам, за грехи прошлого, но только расплата затянулась и становится непосильной. - Заранее благодарен.

Станислав потянул воздух носом: - Дерьмом воняет. Вляпался куда? - Нет, черт его возьми, заложника из склада привез, они там всего сутки, а уже воняют, как козлы. Салон чистить теперь. Барту с ним непременно захотелось в кабинете побеседовать. - Этот Франц сказал, что Зайберт заложников сжечь хочет. Сбрехал? - Думаю да, - ответил Шмультке, чем не особо ободрил полицая, так как в его словах не было однозначности. - Зайберт тот еще весельчак, но не думаю, что он станет устраивать пепелище рядом со станцией. - И то верно. А как фамилия заложника? - Поланский вроде. - Молодой такой? - Да, мальчишка совсем. Знаешь его? - Сын Стакана, - сказал Доброжельский. - Чей сын? - Папаша у него сильно пил, за это прозвали его "стакан". Да и сын от родителя такую же тягу подцепил, жаль, парнишка умный был, я преподавал у него. Только не доучился он, водка оказалась важнее учебы. - Ну да, со стороны посмотришь — пацан, на лицо взглянешь — старик. - И что он там вам наплел? - Не знаю. Он с Бартом разговаривал. А ты чего так интересуешься? - Удачи вам в поисках желаю. Не хочу, чтобы земляков моих казнили. - А, ну да, я как-то не подумал, - беззаботно ответил Шмульке, и Доброжельский понял, что даже этому немцу абсолютно плевать на судьбы горожан. Но иного и ожидать было немыслимо. - Ты опять Шульцу переводишь? - Ну да, ему в основном или Зайберту, если тот сам не справляется.