Тихая сказка (СИ)

В голосе тревожное оправдание и безнадежность. Он хватается пальцами за ткань джинсов, затем вспоминает, что у него сбрит висок и проколоты уши, а после вновь смотрит в глаза родителя.

Приговор. В его, папином, взгляде приговор, и он уже вынесен. Вот-вот его должны будут привести в действие.

— Как долго я заботился о тебе… Как долго обучал хитростям, настраивал на нужные мысли, обучал правильному питанию и поведению… Как много времени я потратил на тебя, бездарное, безмозглое создание. — ноутбук закрывается хлопком, Локи вздрагивает, а его папа поднимается. Подхватывает свою кружку, идет к раковине. — Твой отец так настаивал на аборте, шестом или седьмом по счету, но врач сказал, что это последняя возможность… Это был первый и единственный раз, когда я пошел против него, и это испортило всю мою жизнь. Ты все испортил.

Чай или кофе выплескиваются в раковину, а у омеги ком в горле встает от мысли, что от него хотели отказаться. От мыслей о всех тех братиках-альфах/бетах/омегах, которых он мог бы иметь.

Мог бы. Сейчас уже не может.

Его отец не любит его. Его отец настаивал на аборте.

— Я лишь хотел, как лучше. Хотел продолжить наш славный род, хотел, чтобы ты был счастлив… Но ты вновь решил все сделать по-своему. Жалкий, ничтожный уродец. — его папа спокойно споласкивает кружку. Локи слышит, как его собственные слезы капают на пол, но не чувствует их. Кажется еще миг и он упадет прямо здесь, на подогнувшихся ногах. Глаза подводят. — Я ведь тебе и альфу нормального нашел, и к диетам тебя приучил, и к послушанию… А что сделал ты? Что сделал ты для всего этого?

— Я… Я же…

Слов нет. Слова закончились. Его губы трясутся, его пальцы дергаются, раз за разом слабо пытаясь ухватить воздух. Папа разворачивается, все еще держит кружку, и в его глазах так много скорби и ненависти. Так много отвращения.

Будто бы он, Локи, сделал что-то ужасное. Будто бы и вправду убил кого-то, а затем умер и сам, оставив все проблемы на родителя.

— Что «ты», убогое создание?! Да ты бы без меня и дня не выдержал! — он поднимает руку резко, а затем швыряет в стену рядом с ним чашкой. Локи отшатывается, но слишком медленно. Осколок распарывает ему плечо, но все же не сильно. А папа беснуется, вскидывается, срываясь на крик: — Ты жалкий и слабый! Маленький придурок, который только и знает, что сидеть, да книги читать! Если бы не я, на тебя бы ни один альфа не посмотрел! Ты уродец, ты ничтожество! Думаешь, ты хоть кому-то нужен?! Да этот твой альфа трахнет тебя, а через полчаса выкинет взашей! И куда ты тогда пойдешь, а?! Придешь ко мне и начнешь плакаться, сука?! — он делает шаг, а затем срывается. Идет в его сторону уверено, жестко. Локи отступает, ошарашенно отшатывается. Внутри все скукоживается от боли. Он не может не то что ответить, даже подумать о таком не может. Выходят в коридор. — Я и на порог тебя не пущу! Ублюдок, мерзкая продажная подстилка! Что он тебе пообещал, а?! Что это будет весело, позлить твоего бедного папочку?! Или, что он будет любить тебя до конца жизни?! — он уже тут. В шаге от омеги. Локи смотрит лишь в переполненные ненавистью глаза, но чувствует, что сейчас случится что-то еще. Так просто он не отделается. Папа срывает связки, сжимает руки в кулаки. — Ты ему нахрен не сдался! Ты никому не нужен, понимаешь ты это или нет?! Если в тебе нет красоты и послушания, на тебя никто не позарится! Будешь продажной шавкой, что спит в коробке, да работает по ночам на шоссе! Тварь!

Он заносит/вскидывает руку.

И Локи зажмуривается. Он втягивает голову в плечи, готовый принять это. Теперь он понимает, что заслужил. Теперь понимает, что должен папе до конца жизни за все его страдания.

Но тот так и не ударяет. Следом звучит глубокий, спокойный голос:

— Иди в свою комнату, малыш.

Локи распахивает влажные, слипшиеся веки и видит отца. Тот, как и всегда в строгом костюме тройке и с упрямо сжатыми губами, удерживает папу за руку и даже не смотрит на него. Его взгляд, объятый печалью и лаской, смотрит лишь на его сына-омегу.

Локи сглатывает, сорвано кивает, но не срывается на бег. Ноги ватные, сказать ему нечего. Он добредает до лестницы, хватается за поручень, на нижних ступеньках чуть не падает.

Он теряется в том моменте, пока волочит тело до нужной/единственной двери третьего этажа. Он приходит в себя лишь в своей комнате. Закрывает дверь, запирает дверь, приваливается к двери. Внутри все так же, как и было всегда: кровать с балдахином, встроенная вглубь стены гардеробная, книжный шкаф, окно… Никаких следов крушения или чьей-то истерики.

Омега осматривается, сквозь слезы и собственные всхлипы, а затем съезжает вниз, на пол. Подтягивает колени к груди.

Внутри больно и колко. Его папа его не любит. И никогда не любил. Вначале думал, что делает как лучше, но когда понял, что променял мужа-альфу на слабого, болезного сына-омегу, похоже, возненавидел. Хотел вернуть назад, возможно, даже хотел убить, но ведь есть родословная, которую кто-то должен был продолжить и…