У него могли бы быть братья. Старшие братики-альфы, старшие братики-беты, старшие братики-омеги. Тогда ему, возможно, и не было бы так одиноко. Он бы знал, у кого просить совета, а у кого, помощи. Он бы чувствовал себя защищенным.
Но они все мертвы. Мертворожденны. Их нет, их не было, их не будет.
Его папа его не любит.
Локи зажимает рот ладонью жестко и давится хрипами. Грудная клетка ходит ходуном, ему холодно, больно и плохо. Кажется вот-вот и вырвет. Из-за слез ничего не видно, но что ж ему видеть-то?! Он — никому не нужная обуза, что только что предал своих родителей/попечителей/кормителей. Он хотел бы вскинуться, да закричать о собственных горестях, но… Слов не осталось. И мыслей тоже.
В нем не осталось ничего кроме боли. И он хотел бы крушить, ломать, биться в истерике, но… Папа отучил его от этого давным-давно. Папа научил его многому.
Он научил его быть вежливым и покладистым, научил его шить, вязать, убирать и готовить. Он научил его, что не нужно ни при каких обстоятельствах с альфой спорить.
Локи поднимается, а секунду спустя в дверь раздается истеричный стук его папочки. Локи вытаскивает из-под кровати большую спортивную сумку, которую нашел еще давно в той части чердака, что завалена всяким хламом, а затем открывает дверцы своего шкафа. Он скидывает на дно лишь свои самые любимые вещи, он заполняет сумку до верху тетрадями, книгами и документами.
Он слышит крик, но всего лишь выходит из машины. Обходит ее вокруг, приоткрывает пассажирскую дверь, желая чуть проветрить салон. Как и обещал, Тор ждет пока истечет полчаса или же пока не раздастся первый крик его омеги. Только вот тот так и не кричит. Зато кричит один из его родителей. Очень уж громко.
Ему удаётся расслышать некоторые слова, и от этого руки комкаются в кулаках, а челюсти стискиваются. Оперевшись о капот, альфа лениво, хоть и немного напряженно рассматривает дом.
В нем нет сомнений, нет злых намерений и нет желания навредить. Иногда, когда Локи нет рядом, ему бывает чудится его запах. Тонкий аромат полевых цветов, солнца и папиного молока.
Локи пахнет совсем не так, как должен. И Тор знает об этом.
Он не тревожится и не морочит себе голову. Он нашел второго истинного, он больше не собирается терять его.
Он все еще помнит, что Джи пах темными соляными пещерами и прохладной лунной ночью. Он, конечно же, понимает, что это — странная, непонятная магия: у его омег совершенно противоположные запахи.
Ведь Локи, его сильный, красивый детка, намного лучше вписывает в атмосферу безоблачной, лунной ночи, а Джи… Джи все еще живет в его сердце ярким лучиком солнца.
Это уже давно не пугает его. Уже даже почти не гложет/тревожит его истрепанную душу. Он любит первого омегу, любит и второго. Он не сомневается, так же, как и всегда доверяя инстинктам и одновременно контролируя их.
Неожиданно крик затихает, и это заставляет насторожиться. Тор настораживается. Но все же в неведении остается не слишком уж долго. На крыльцо выходит высокий, подтянутый альфа.
С первого взгляда понятно, что он — отец Локи. И черты, и осанка, и даже, частично, взгляд. Тор не подбирается, не срывается с места, чтобы вылизать его ноги или уверить в своей безграничной любви к своему омеге. Он видит, что альфа замечает его, вытаскивая пачку сигарет, он видит, как его острый взгляд буквально сканирует от макушки до пяток.
Так и не закурив, альфа направляется в его сторону. Вот теперь Тор встает ровно, прячет руку в переднем кармане толстовки и вздыхает. На его лице нет агрессии или злобы, оно спокойное, расслабленное.
— Так ты тот самый виновник всей этой шумихи? — четко и по существу. Они друг другу даже никто, чтобы хотя бы поздороваться, и Тору определенно нравится, как обстоятельно альфа подходит к делу. Кивнув, он отвечает:
— Да. Я — истинный вашего сына. — коротко и ясно. Отец Локи кивает, все же закуривая. Он начинает спрашивать спокойно, без какого-либо намека на проявление агрессии, и Тор отвечает честно. Смысла в прятках и догонялках нет, и искать его там нечего.
Смысл лишь в том, что он достоин своего омеги. И он может доказать это.
— Родители?
— Сирота.
— Место проживания?
— Одна из высок в центре. Двести квадратных метров.
— Капитал?
— Одинсон Интернэшнл. Вступление в полное владение — двадцать один год.
— Образование?
— Двенадцать классов. Планирую поступать в институт.
— Трахал его с узлом?
— Пока что нет. Посчитал это непотребным без подготовки и принятия противозачаточных.
Они все еще стоят напротив. Между ними около двух метров. Это не игра и не словесная перепалка. Отец заботится о собственном сыне и делает это так, как и должен: обстоятельно/полно.
Тор не стесняется просто потому, что стесняться здесь нечего. Альфы с омегами занимаются сексом. Альфы с омегами делают это с узлом.
Это нормально, и тот факт, что он не робеет, не мнется и не хихикает, будто припадочный, лишь говорит о его взрослости. О его зрелости.
Отец Локи спрашивает: