Медленно тянулись дни, полные ожидания. Надежды сменялись унынием и вновь надеждами. Наконец однажды утром я услышал, как в соседней камере со скрежетом открылась дверь и голос охранника стал громко выкрикивать фамилии. Затем донесся стук деревянных башмаков по каменным плитам пола в камере и коридоре, потом все стихло. Спустя четверть часа мучительных терзаний и у нашей двери загремели отодвигаемые засовы, дверь открылась, и в камеру вошли начальник тюрьмы и подполковник Дьюла Принц в сопровождении писаря.
— Внимание! Тем, чьи фамилии будут названы, быстро собрать вещи и выйти в коридор!
Писарь монотонным голосом читал:
— «…Йене Шандор, Ласло Шемшеи, Миклош Сабо…»
Я вздрогнул и очнулся лишь после окрика начальника тюрьмы:
— Заключенный Миклош Сабо! Вы что, не слышите?!
Наличие моей фамилии в этом списке было настолько невероятным, что я не поверил собственным ушам и секунду стоял в нерешительности. Но медлительность в тюрьме наказуема, и я, спохватившись, в считанные секунды собрал свои пожитки и, выбежав в коридор, встал в общую шеренгу, привычно повернувшись лицом к стене.
— Интересно, куда нас пошлют? — тихо шепнул сосед.
Над этим я тоже ломал голову. Во всяком случае, ничего хорошего мы не ждали. Уж если меня, находящегося под особым надзором, куда-то направляют, вряд ли меня может ожидать приятный сюрприз.
Всего вызванных по списку оказалось сто двенадцать человек. Ночь мы провели в бывшей монастырской трапезной, где было так тесно, что уснуть никто не мог. Тем более что всеми нами владел страх перед неизвестностью.
На рассвете нас накормили и куда-то повели. Начало нашего путешествия показалось нам даже приятным: нас рассадили по крытым грузовикам и привезли на пристань в Собе, откуда переправили через Дунай на пароме. Дальше мы двинулись пешей колонной. Куда и зачем — никто не знал.
К полудню мы подошли к селу Пилишмарот. Дорога проходила между домами, и крестьяне, привлеченные видом нашей колонны, выскакивали на улицу, чтобы посмотреть на печальное шествие. Подойти к нам ближе им не разрешали охранники, вооруженные автоматами. Многие женщины плакали, глядя на нас.
— Шире шаг! — прозвучала команда, в мы двинулись быстрее. И только когда миновали деревню, уже за околицей, нам разрешили сбавить темп.
Вскоре дорога превратилась в тропинку, круто поднимавшуюся в гору. Я думаю, такой подъем был бы нелегок и для бывалых туристов, а для арестантов в деревянных башмаках он оказался весьма серьезным испытанием и стоил поистине нечеловеческих усилий. К тому же само небо было против нас: два раза в пути нас заставал летний ливень, потоки воды с шумом низвергались с горы вниз, прямо к нашим ногам. Тропинка размокла, превратилась в грязное месиво, на деревянные подошвы налипали пудовые комки глины, а мы все шли и шли.
Солнце клонилось к горизонту, а колонна ползла не останавливаясь. Наши конвоиры тоже изрядно выдохлись, меся грязь рядом с нами. Думаю, ничто так не объединяет узника и стражника, как общность проклятой судьбы. Но останавливаться было нельзя, да и негде.
Наступила ночь. Наконец около полуночи где-то впереди сквозь мокрую листву и ветки деревьев блеснул ослепительно яркий луч прожектора, направленный в нашу сторону.
Измученные, мы облегченно вздохнули. Но радость тут же сменилась страхом: навстречу нашей колонне в строю, с автоматами на изготовку, приближался взвод солдат службы безопасности. Старший охраны, конвоировавшей нас до сих пор, передал нас новому начальству.
Младший лейтенант службы безопасности вышел вперед, встал перед шеренгой заключенных и громко, с преувеличенной суровостью, произнес короткую речь:
— Отныне вы будете находиться здесь. Наряд на работу получите завтра. Предупреждаю всех: с конвоирами разговаривать запрещено, подходить к ограде тоже… Есть у кого-нибудь вопросы?
Ко всеобщему изумлению, в толпе смертельно уставших заключенных поднялась, чья-то рука.
— Товарищ лейтенант… — начал было кто-то свой вопрос.
Молодой офицер тотчас же резко оборвал его:
— Я вам не товарищ!
— Так точно, господин лейтенант. Позвольте…
Но и это обращение успеха не имело.
— Господ теперь нет, запомните это!
Заключенный не нашел что ответить и замолчал. Наступила тишина.
После такой небольшой, но, признаюсь, не слишком приятной увертюры нас завели в барак и распределили по койкам. Постельное белье на них оказалось чистым, а сами койки — сравнительно удобными.
Мы повалились на них как мертвые.
Думать о том, что ожидает нас завтра, ни у кого не оставалось сил.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ, РЕШАЮЩЕЕ СУДЬБУ
На следующий день нас отправили на работу. Работа была нелегкой, но после столь долгого безделья она показалась нам даже приятной.