Тихие обители. Рассказы о святынях

– Ну что? Как там о войне-то пишут?

Что общего между мечом и кукулем – монашеским головным убором? Ан, видно, и христианство не уничтожает патриотизма, любви к страдающей родине. Правда, на последних ступенях совершенства везде – одно солнышко, везде – Господь, везде отечество, по словам Василия Великого. Но до тех пор, несомненно, лучше быть истинным патриотом, чем равнодушным космополитом-интернационалистом. Читал я этим летом книгу Льва Толстого на немецком языке о любви к отечеству, где чувство патриотизма он старается объяснить путем искусственного взбудораживания прессой, богослужениями, манифестациями и прочее. Спрашивается – кто разжигает это чувство у старца-монаха? Право, удивляешься, как Толстой может писать такие вещи, которые, пожалуй, еще были бы по плечу гимназисту, да и то из первых четырех классов.

Святой Александр Свирский.Икона XVI в.

Я ответил на вопрос инока, что знал:

– Пока еще неизвестно. Вот все ждем важных событий. А генералы у нас теперь решительные, что Линевич, что Рожественский! Смерти не боятся!

Это было как раз в несчастнейший день 14 мая – день «Цусимы». Было уже около пяти часов. Нужно было возвращаться в монастырь ко всенощной. Мы спустились вниз к пароходу и поплыли обратно к острову Валааму в собственном смысле.

Между прочим, когда мы вступали на берег Ильинского скита, а также при прощании с ним, иноки и мы с ними давали друг другу «ликование». Оба здоровающихся или прощающихся снимают кукули и кланяются, почти прикасаясь друг к другу щеками, сначала, кажется, левыми, потом правыми. После и мы с товарищами приучились творить ликование, хотя все ошибались: начинали не с левой, а с правой. На первых порах было как-то чудно, ну а потом привыкли, – все равно, что и к мирскому рукопожатию.

На обратном пути и затем в монастыре я беседовал с одним послушником, братом С. Сын богатых родителей, образованный и выдающийся пианист, студент университета и вольнослушатель академии, – он все-таки едет на Валаам в послушники. По-видимому, у него всего много: и богатства, и образования, и эстетики; а, однако, человек ясно чувствует, что тут не все, чего-то еще более важного не хватает, – нет одухотворяющего начала. Религия дает этот свет. И если ум развивают в храмах науки, чрево насыщают в приличных сему органу местах, иногда – шикарнейших ресторанах, то и для духа есть тоже свои храмы, свои кивоты с манной, где Бог как бы осязается и вкушается. Это – хорошие, истинно христианские монастыри, каков среди прочих и Валаам. И вот брат С. едет в этот религиозный университет, чтобы набраться мудрости духовной, «единой на потребу».

– Какую-то дряблость стал в себе замечать я ныне зимой, – рассказывает он. – На Валааме я был уже не раз; поживешь этак с месяц и уедешь домой с окрепшими и освеженными силами. Теперь вот я живу здесь уже три месяца.

– Чем вы здесь занимались? Какое послушание несли?

– Сначала меня обрядили вот в эти черные одежды, дали мне сапоги – «бахилы», шапочку, – а потом послали на кухню быть черным помощником у повара: чистить картофель, рыбу и прочее…

Представляю я себе, каково было нежным тонким пальцам, привыкшим бегать по шредеровским клавишам, оперировать ножом над чешуей и иглами рыбы и грязным картофелем!

– Потом я был благословлен разносить пищу братии за столы. А весной меня перевели в сад чернорабочим: окапывать фруктовые деревья и кусты, удобрять почву навозом, поливать.

– И каково же вам чувствуется при такой… грязной работе?

– Да что же? – тихо, задумчиво и кротко отвечает брат С. – Очень хорошо! Чистый воздух, физический труд, спокойствие души, чего же еще больше?.. А не хотите ли посмотреть на нашу келью?

В. Суриков. «Монах»

Я согласился, и мы пошли… Очень маленькая – аршина в четыре шириной, и шесть-семь длиной, – комната была весьма скудно обставлена. Две кровати – для двух послушников, стол, два, кажется, табурета, икона в переднем углу и печь в противоположном, – вот и все. И такая убогость после, вероятно, изящной квартиры! На полке около икон стояло пять книг из Валаамской библиотеки, взятых братом С., – творения епископа Игнатия Брянчанинова и еще что-то.

– Читаете?

– Нет, почти некогда за работой. Разве что с полчаса или час выберешь свободный, да и то не всегда.

– А кто рядом с вами живет? В соседней комнате?

– Это наш «хозяин», то есть заведующий садом и нами – двумя послушниками. Без воли его мы ничего не смеем делать…

– Долго еще думаете пробыть здесь?

– На днях возвращаюсь домой; а то уж и здесь начинаю чувствовать усталость, вялость!

И вполне понятно: ведь иноческая жизнь, да еще в таком строгом монастыре – нелегкая вещь, особенно брату С.

Гефсиманский скит на Валааме. Фото 1930 года

Как-то он теперь себя чувствует?

Пока мы с ним беседовали, от отца наместника прибежал послушник, приглашая к обеду меня и брата С.

Обед был роскошный. Супы, рыба во всех видах и родах, мороженое и еще что-то, – все это нес Валаам от всего сердца успевшему помолиться владыке. После трапезы подошел под святительское благословение сам виновник ее – еще молодой безусый юноша.