Тихий домик. Из партизанского дневника

Шрейдеру было неприятно думать о нем. Тем более что этот гость — его начальник. Он мог делать и приказывать все, что ему вздумается, потому что был из гестапо. И не просто из гестапо, а разведчик, проживший несколько лет в России.

Шрейдер перечитал сведения о детском доме, который не смог эвакуироваться и направлялся в Верино. Сведения поступили из Полоцка. Были проверены. И Шрейдер уже знал примерный путь движения детского дома.

По его расчетам, детский дом теперь должен быть уже в Коровкино. Это неплохой сюрпризик для Коха. Он, Шрейдер, может представить аппарату Геббельса любопытный материал: детский дом решил не уходить в советский тыл, а остаться служить на благо великой Германии! Так сообщалось в донесениях…

Шрейдер пил чай и ждал.

Вошел адъютант и доложил о приходе Коха.

— Просите, Франц, господина Коха. А сами садитесь за перегородку и конспектируйте нашу беседу… Надо на всякий случай сохранять такие документы…

Кох редко заезжал к Шрейдеру, так как участвовал во многих карательных операциях, и это отнимало все его время.

Войдя, Кох рявкнул:

— Хайль Гитлер!

Шрейдер встал, поднял руку:

— Хайль!

И они сели за стол.

Шрейдер налил в рюмку «Зубровки».

— Белорусская водка, — сказал он, подвигая Коху рюмку.

Кох уныло кивнул. Спросил:

— Стакан у вас найдется?

— Да вы совсем обрусели! — пошутил Шрейдер.

— В этом смысле, — Кох щелкнул пальцем по горлу.

Шрейдер подал стакан. Кох сам налил его до краев, кивнул Шрейдеру и выпил залпом…

Шрейдер выжидающе смотрел на Коха. Он презирал и боялся этого мрачного большелобого человека, который и по внешности был похож на палача. Нет, это не солдат! Это могильщик. И когда будет покончено с коммунистами, этих исполнителей тоже надо будет уничтожить. В этом Шрейдер был убежден. И он знал, что фюрер того же мнения…

— Я имею в руках, — медленно проговорил Шрейдер, — приятное донесение, которым, надеюсь, сможет воспользоваться даже сам доктор Геббельс в своих пламенных речах…

— Приятное? — Кох угрюмо усмехнулся. — С фронтов еще может идти приятное. А здесь, на завоеванных территориях, что вас обрадовало?

— Я располагаю замечательным фактом, когда группа русских не захотела эвакуироваться, осталась, готовая работать для нас…

Кох пожал плечами.

— Ну и что? У меня тоже есть такая группа. Бугайла и его люди. Этим не удивишь…

— Нет-нет… У меня нечто другое… — Шрейдер улыбнулся. — Бугайла был вором. Об этом знают в округе… Его никто не любит. Он стоял вне отечества. А у меня — целый детский дом! Дети и воспитатели. Детский дом презрел Советскую власть. Дети хотят служить Германии!.. Неплохо, а?

— Чушь! — угрюмо процедил Кох. — Ерунда!..

Шрейдер обиженно встал. Он был из тех кадровых офицеров, которые, слепо уверовав в Гитлера, были фанатично преданы фашизму, но не знали жизни.

Кох знал это.

— Сядьте, Шрейдер!.. — Кох налил полстакана. — Это все сказки…

— У меня есть документы. Вот донесения…

— Русские обвели вас вокруг пальца!

— Но они ведь вернулись! Это факт!

— Это я не позволил им эвакуироваться.

— Вы?

— Да, я. Детский дом нужен мне.

— Так вы еще до начала военных действий знали о нем?

— Знал.

— Я этого не ожидал! — подавленно просипел Шрейдер. — Я думал, что мы сильны своей идеологией, а не своими шпионами…

— Идеология тут ни при чем. Когда идет война, надо быть солдатом, разведчиком. Когда надо утвердить свою веру, надо уничтожить всех ее противников до одного. — Кох угрюмо смотрел на Шрейдера. — Не будьте идеалистом. И учтите, что все факты о мнимой любви к нам местного населения фабрикуем мы. Такие, как я… А население нас ненавидит…

— Странная агитация… — поднял брови Шрейдер.

— Это жизнь, Шрейдер. Суровая правда. И не болтовней мы можем здесь удержаться, а только выловив коммунистов, всех до единого.

— Итак, вам нужен детский дом. Для чего? — решил переменить тему разговора Шрейдер.

Кох ответил уклончиво:

— Хочу, чтобы вы имели в виду: в детском доме находится мой агент. Один из самых лучших моих агентов.

— Ах, вот оно что!.. — Шрейдер вздохнул. — Только я не могу понять, зачем вам этот детский дом?

Кох закурил и сидел мрачнее тучи. Шрейдер подумал, что Кох не такой уж тупица, как это кажется на первый взгляд, даже напротив, в этой большой черепной коробке мысли скачут коварно и быстро. Иногда нельзя угадать, что решит этот человек.

— Может быть, вы мне откроете карты? — учтиво поинтересовался Шрейдер. — Я как комендант должен знать, что творится на вверенной мне территории…

— Как вы думаете поступать с детским домом? — спросил в свою очередь Кох.

— В таких случаях мы прежде всего проводим обследование и уничтожаем всех евреев, коммунистов и комсомольцев…

— Это всегда успеется, — ответил Кох, стряхивая пепел. — Все в этом детском доме обречены, кроме моего агента, разумеется. Я подписал им смертный приговор, потому что они будут знать кое-что лишнее…

— Ах! — воскликнул Шрейдер и поднес палец к губам. — По-онимаю!.. Вчера прибыла специальная госпитальная комиссия… Понимаю!..

Кох молча курил, разглядывая голубоватый дым.