Тихий домик. Из партизанского дневника

— Конечно, приходится быть железным… Так и Дзержинского называли — Железный Феликс, — улыбнулся комбриг. — А ведь мы люди нежной души, потому что все годы становления Советской власти ЧК очень заботилась о детях. Да-да, именно чекисты, о которых вся международная буржуазия кричала, как о палачах, разрушителях культуры, и которых поносила самыми грязными словами. Именно чекисты, занятые повседневной, ни на минуту не затихающей борьбой с внутренней и внешней контрреволюцией, недосыпая, недоедая, находили время, чтобы постоянно заботиться о детях, вырывать их из цепких лап беспризорщины, доставшейся нам в наследство от первой мировой войны и разрухи после войны гражданской…

— Я об этом знаю, — кивнул Сташенко. — У меня был друг из бывших беспризорных. Он носил всегда с собой, как носят фотографию отца или матери, маленький портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского…

— Несомненно, Дзержинский был педагогом, воспитателем.

Комбриг достал из пакета материалы, которые передал ему Глазов, и углубился в чтение. Немного времени спустя он снова обратился к Сташенко.

— Вот, кстати, интересный документ. Он был подписан в 1921 году Дзержинским. Президиум ВЦИК постановил организовать комиссию по улучшению жизни детей. Положение государства было тяжелым, несмотря на это, Советская власть не жалела для помощи детям ни средств, ни сил…

Комбриг заметил, что бойцы сгрудились вокруг его повозки и внимательно слушают.

— Товарищи, — обратился к ним комбриг. — Чувствуете, как это созвучно нашим дням? Конечно, нам, быть может, труднее: мы в тылу врага, причем такого лютого, как немецкий фашизм. Но спасение детей — это не только наша боевая задача; это дело нашей совести, это завещание первого и лучшего чекиста — Феликса Эдмундовича Дзержинского…

В ответ послышались голоса бойцов:

— Детишек в обиду не дадим!

— Поддержим их!

— В Германию не позволим угнать!

— Жизни своей не пожалеем, а детей спасем…

Некоторое время продолжали путь молча. Бойцы закуривали, вздыхали, лица их сделались серьезными.

Каждый вспоминал обоих детей, тех, что были сейчас в тылу, или тут где-то, на оккупированных фашистами землях, или тех, что погибли от рук озверевших гестаповцев.

Комбриг перелистывал документы, и внимание его привлекло замечательное письмо Дзержинского. Вот что писал Феликс Эдмундович:

Я хочу бросить некоторую часть моих личных сил, а главное сил ВЧК, на борьбу с детской беспризорностью… Я пришел к этому выводу, исходя из двух соображений. Во-первых, это же ужасное бедствие! Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать — все для них! Плоды революции — не нам, а им! А между тем сколько их искалечено борьбой и нуждой. Тут надо прямо-таки броситься на помощь, как если бы мы видели утопающих детей. Одному Наркомпросу[3] справиться не под силу. Нужна широкая помощь всей советской общественности. Нужно создать при ВЦИК, конечно при ближайшем участии Наркомпроса, широкую комиссию, куда бы вошли все ведомства и все организации, могущие быть полезными в этом деле. Я хотел бы стать сам во главе этой комиссии, я хочу реально включить в работу аппарат ВЧК. К этому меня побуждает второе соображение: я думаю, что наш аппарат один из наиболее четко работающих. Его разветвления есть повсюду. С ним считаются. Его побаиваются…

Комбриг хорошо знал о тех годах, когда из асфальтовых котлов, из товарных вагонов и тамбуров пассажирских поездов, из подвалов и чердаков чекисты вытаскивали маленьких, грязных, изголодавшихся бродяг. Об этом знали и многие из немолодых уже бойцов бригады.

Да, было время, когда ловили этих одичавших, голодных, больных детей, перевозили в детские колонии и дома. Мыли, кормили и терпеливо, как опытные педагоги, возились с ними, чтобы вернуть ребят к нормальной, трудовой жизни, воспитать и обучить, чтобы они стали полноценными гражданами, воспитанными в коммунистическом духе.

И казалось, навсегда ушло тяжелое прошлое, страдания детей. Но вот сейчас, когда орды гитлеровцев ринулись на советскую землю, когда они уничтожают на оккупированной территории мирных жителей, вернулось время великих страданий для детей, более горькое и тяжелое.

Никто из бойцов бригады еще не видел этого детского дома. И все равно, каждый воин уже любил этих детей.

Не доезжая деревни Сергеево, в лесу, километрах в десяти от нее, небольшой отряд комбрига встретили разведчики из группы Скоблева. Среди них был Николаев, один из тех, кто минировал мост.

— Товарищ комбриг! Разрешите обратиться?

— Слушаю вас, — ответил комбриг Николаеву, сходя с повозки.

— В деревне Сергеево фашистов нет. Но осторожность не повредит. Мы решили встретиться в избе лесника. Это неподалеку. Разрешите проводить?..

Переход был трудным, и люди заметно устали.

— А бойцов мы разместим на квартирах. Обо всем договорено, — продолжал Николаев, вглядываясь в лица партизан. Он уже заметил знакомых и улыбнулся им. — Всех накормят. И спать им будет удобно…

— Согласен, — решил комбриг. — Дороги в Сергеево контролируются?

— Да.