Тихий домик. Из партизанского дневника

Лидия растерянно искала, куда бы его спрятать. Тишков сам пришел ей на помощь:

— Этот большой ящик от медикаментов пуст?

— Да…

— Я залезу в него… А вы расстелите сверху клеенку и готовьте лекарства…

Тишков залез в ящик, но не прикрыл дверцу, прислушиваясь к крикам, — солдаты ворвались в дом…

Потом они укатили, злые, прихватив мешок муки, но никого не тронув.

— Нас кто-то выдал!.. — волновалась Зина. Она со страхом вглядывалась в лица людей и вдруг расплакалась.

— Без истерики!.. — крикнула на нее Лидия Сова. — И без паники!.. Вы хотите пробудить у нас недоверие друг к другу?

— Кто же мог нас выдать? — растерянно спрашивала Лена, тревожно поглядывая на Тишков а.

И тогда Тишков оказал:

— Действительно, Зина, ты напрасно подняла панику… Или ты кому-нибудь из нас не доверяешь? Тогда скажи об этом прямо.

Зина закрыла лицо руками и продолжала плакать.

Тишков с той минуты решил, что нужно иметь несколько потайных мест и при появлении врага всякий раз прятаться в новые.

Но фашисты с тех пор не появлялись.

Увяли цветы, и почернела трава, прошли дожди, выпал первый снег, а дом стоял, словно покинутый. Да, но это только казалось…

* * *

Однажды осенним днем разведчики доложили, что по дороге к детскому дому идет женщина.

Тишков посмотрел в окно. И еще издали узнал ее — эта была Рыжеволова.

— Серафима Игнатьевна! — не сдержавшись, стал кричать из окна Тишков и махать ей рукой.

Из воспитанников ее уже мало кто помнил в лицо, хотя и среди них остались воспоминания о добром, чутком и требовательном друге, каким была она для детей, Просто ее воспитанники давно уже вступили в самостоятельную жизнь и теперь где-то сражаются или трудятся на оборону…

Видно было, что Рыжеволова прошла много километров. Ее парусиновые ботинки на резиновой подошве изорвались и стерлись. Старенькое легкое пальто тоже истерто и порвано.

— Какими судьбами?! — спросил ее Тишков.

— Вот уж не думала, что всех вас здесь встречу! — обрадовалась Рыжеволова. — Шла я в Верино, надеялась там хоты кого-нибудь из знакомых отыскать… Я-то своих родственников потеряла… Да, вот и хотела на кого-нибудь набрести и набрела…

Воспитатели и дети окружили Рыжеволову — всем было интересно узнать от нового человека, что творится вокруг. Рыжеволова ничего особенного не сообщила. Рассказала, что шла все больше лесами и болотами, ни единой души не встретила.

Потом Тишков повел ее по палатам.

Может быть, они все уже привыкли к обстановке, к виду детей, но Рыжеволовой все здесь показалось гнетущим.

Голодные дети были вялыми, лежали на кроватях, покрытые рваненькими простынями. Не хватало одеял. Под подушками у многих были шарики, скатанные из крошек хлеба, хранились и корочки. Иногда кто-нибудь из ребят доставлял себе удовольствие — пососать корочку или скатанный шарик. Только боялись, как бы его быстро не съесть…

— Голодают? — спросила Рыжеволова и сама себе ответила: — Голодают!..

— Приходится экономить… — вздохнул Тишков.

Продуктов, которые удалось собрать у местных жителей, было ничтожно мало, а впереди — самые трудные, тяжелые месяцы — зима.

* * *

Лидии Сове удалось раздобыть лекарства. Правда, от этих трофейных лекарств у детей поднялась температура, ночью был бред, но все же через несколько дней состояние стало улучшаться.

— Кстати, где вы достали эти лекарства? — спросил Тишков.

— О! Я познакомилась с одним немцем… Мне стоило ему два раза улыбнуться, и он спросил, чего я желаю. Тогда я ему сочинила целую сказку: будто бы у меня больны мать и сестры, а нет никаких лекарств… Он спросил, знаю ли я, какие лекарства нужны. Я сказала, что знаю… Тогда мы пошли в аптеку, и он потребовал, чтобы мне были выданы нужные лекарства… Правда, они оказались не наши, но хорошего качества…

— А вы уверены, что это те самые лекарства?

— Да! Я вполне уверена. Это те самые…

— Что, например, в этих ампулах для инъекций?

— Глюкоза…

— Это очень ценно…

— Я вливаю ее только самым слабым…

— Я видел, вы ввели ее Вове Соколову…

— О, он очень плох…

— Да?' Раньше вы мне этого не говорили.

— Плох… И я за него боюсь…

— А с виду он совсем здоровый парень, — заметил Тишков. — Вот как внешность бывает обманчива! Но теперь ему станет лучше, после того; как была введена глюкоза?..

— Должно стать лучше…

А через три дня Вова Соколов умер. Зина рассказывала, что умирал он в мучительных болях, в полном сознании. Начались сердечные спазмы. Мальчик задыхался, просил ему помочь. Зина пробовала делать массаж. Не помогало.

Лидия торопливо, через каждые полчаса брала у него из пальца кровь на анализ.

— Зачем вам это нужно? — удивлялась Зина.

— Надо изучать болезни, — отвечала Лидия. — У него какая-то незнакомая мне форма порока сердца…

И Лидия действительно сидела с микроскопом ночами, разглядывала Вовину кровь, записывала что-то в тетрадь.

* * *

Это были первые похороны в детском доме. Это была первая жертва войны. Мальчика решено было похоронить тайно, ночью, чтобы не волновать других детей.

Вскоре Лидия снова стала просить у Тишкова разрешения пойти в Верино за лекарствами.

— Не боитесь часто ходить? — спросил Тишков.

— Для меня прежде всего забота о детях…