Тихий солдат

То, что раньше являло собой красочное прямодушие наций, хоть нередко и излишне шумное, навязчивое, теперь стало серой бутафорской конспиративностью, дабы скрыть под собой недоверие, страх и ненависть ко всему и ко всякому.

Никто не знал, как поведут себя теперь русские и заранее не любили их (впрочем, тридцать девятый год, его печальный сентябрь, тут забывать не собирались, и потому догадывались о том, что будет дальше).

Павел не осознавал всего этого, потому что не знал главных подробностей, не был знаком с загубленным прошлым этих западных земель, а однажды, еще в польскую кампанию, и сам в какой-то мере приложил к этому руку, но по жалкой нищете и нечеловеческому унижению, с чем он столкнулся теперь (и что было ему чудовищно близко по тому, что случилось когда-то и в его тамбовских степях) остро ощущал страшную опасность, повисшую в разряженном воздухе. А все, что здесь происходило у него на глазах, так или иначе было связано в той же мере с по-своему безмятежным прошлым, как и с военным настоящим. И должно было продлиться еще очень много лет.

Вот такое тревожное время и такой его горький результат застал здесь Павел Тарасов и именно в это же самое время случилась трагедия с генералом Ватутиным.

…Третьего марта 1944 года в штабе армии, в Ровно, младший лейтенант Куприян Куприянов часов в пять вечера подошел к Павлу и сказал мрачновато:

– Предстоит одно серьезное дело, Паша. Набери из взвода десять человек опытных разведчиков, из самых проверенных и стойких. Это важно! Еще девятерых нам дадут из резерва…, говорят, тоже ребятки славные…, боевые. И в двадцать один час будь с людьми в СМЕРШе. В разведотделе, у полковника Ставинского. У Всеволода Алексеевича. Сам знаешь, где это…

– Что будет, Куприян?

– Не спрашивай, сам толком не знаю. Известно лишь то, что меня ставят старшим, а тебя, как водится, моим заместителем. Предстоит серьезный рейд по тылам. То, что подбирать надо самых надежных, …это я так… лично решил. Само собой, понимаешь? По их же тылам идти!

– По каким это «по их»?

– Думаю, по ОУНовским… Мы там, брат, ничего пока не контролируем. Леса кругом, предгорье Карпат…, в каждом селе у них схрон, или штаб свой…, кормятся там… Так что, я думаю, туда пойдем. Они ведь и с немчурой, и с нами воюют…, самостийники, мать их… Прости, господи! Я к тому, что ругаться – последнее дело. А тут прямо и не знаю, как выразить себя.

– Это с Ватутиным связано? Рейд-то?

– Кто ж его знает! Может, и с командующим, а, может, и нет. Но просили подобрать самых молчаливых. Больше ничего! Так и сказали в разведотделе. Ставинский, стало быть. Дескать, набедокурили у нас, нам и расхлебывать. Так что, думаю, дело, конечно, в генерале армии Ватутине. Давай, Паша, поезжай скоренько к нам, в разведвзвод, подбирай людей, бери транспорт…любой…, скажи, мол, приказ СМЕРШа, и ровно в двадцать один ноль-ноль быть тут как штык. Я вас здесь буду ждать. И тех девятерых из резерва посмотрю заодно, лично, как говорится. Всё, земляк, выполняй!

Уже к полдевятого Павел привез на полковом «студебеккере» десять своих разведчиков. Это были самые опытные, самые проверенные, с которыми и он, и Куприянов ходили в разведку сотню раз.

…Незадолго до всех этих событий, перед самым началом киевской операции, почти весь их разведывательный взвод направили на Лютежский плацдарм, на котором велась тайная подготовка к штурму Киева, и они, выхватив из глубокого немецкого тыла трех важных офицеров и сразу допросив их, определили слабые места немецкой обороны на огромном участке. И еще убедились в том, что немцы ждали наступления не здесь, а на Букринском плацдарме, в чем их всеми средствами убеждала русская разведка и дезинформационная служба.

Шестеро вернулись назад с бесценной информацией и с одним из самых важных немцев, а остальные двадцать два человека укрепились на промерзшем берегу, долго там скрывались без питания, без связи, смертельно мерзли. Первые дни ноября сорок третьего года выдались наредкость в этих местах холодными, земля промерзала за ночь так, что к утру лежала под ногами, словно картон. Им удалось найти заброшенный лес, спускавшийся к самой воде, и оборудовать в нем три небольшие, неглубокие землянки и один приземистый шалаш. Жечь огонь было нельзя, грелись лишь несколькими глотками спирта в день, растирали ноги, руки, носы, щеки шерстяными варежками, кутались в плащ-палатки по три человека.

Когда войска, наконец, начали штурм, разведчики сумели стремительно овладеть довольно большим участком обороны (немцы не ожидали, что русские устроят такую отчаянную резню у них прямо на передовой) и обеспечили проход целой стрелковой дивизии, почти без пальбы и без потерь. В неожиданно образовавшуюся брешь рванули хорошо отдохнувшие, великолепно вооруженные войска и штурмовая техника. Дивизия расширила плацдарм и развила наступление, значительно опережая соседей слева и справа. Даже возникла опасность отсечения выдвинувшейся вперед группировки от основных сил. Но немцы были так растерянны, что не сумели организовать контрнаступление и даже не успели перегруппироваться.