Тихий солдат

«Да какая ж сволочь отправила тебя сюда, в штрафроту! Вот гады! Ну, что за гады!» – остервенело думал Тарасов.

Серая масса упрямо утюжила черную, мокрую землю. Со стороны казалось, поле шевелится, дышит.

Остановились в ложбинке, перед лысыми прутьями кустарника, которые он с трудом разглядел еще из своих окопов. Павел протянул руку Ивану и подтащил его к себе.

– Передохнем тут…

– А не заругаются? – Кувыкин испуганно оглянулся.

– Не заругаются. А то не доползем… Ты, главное, дыши, дыши…, передохни, браток…

– А у вас есть жена, Павел Иванович?

– Нету.

– А дети? Бывает же, что дети есть, а жены нет… У нас соседка Людка – у ней четверо, от разных… Гулящая…

– Нет у меня детей.

– Это хорошо…, – с неожиданной мудростью вдруг изрек Иван.

– Чем же хорошо-то?

– А гостинцев вам слать никому не надо… А то с этим одна морока! Я матери один раз послал сахару и мешочек сухариков…, насушил на буржуйке…, она любит…, а потом подумал, что лучше соберу чего-нибудь и приеду на денек…, вот обрадуется! Эх! Поймали меня…, сразу и поймали! Говорят, куда ты такой красивый? Говорю, к мамке, на денек… Вот гостинцев собрал, дескать… А они – дезертир ты! Какой же я дезертир? Я хотел только глянуть на нее и сразу назад! Честное комсомольское слово! Ведь я комсомолец! Разве я могу так…, ну…чтоб дезертир!

Павел тяжело вздохнул.

– Ты отдыхай, Ваня! Нам еще ползти и ползти! Вон туман уже расходится. Сейчас если солнышко выглянет, таких пирогов пришлют, что ни в жисть не скушаешь!

Иван испуганно приподнял голову, неловко поправил каску. Винтовка, которая болталась у него на локте, уколола его штыком в подмышку.

– Ты ее под правую руку положи. Зарежешься так.

– А я левша! В школе училка била указкой по руке, а все равно тайком левой писал. Ну, не могу я правой! Не выходит у меня. Мать говорит, отец тоже левшой был. Это я в него!

У Павла был ППШ, с которым его в штрафроту и привезла охрана. Он еще перед отъездом отдал им за это два брикета с немецким трофейным табаком, который хранил у себя уже давно. Перед тем, как везти, ему позволили собраться, переодеться и даже вымыться. Вот тогда он и договорился об автомате.

– А у вас «шпагинский»! Здорово! У нас тут у всех почти трехлинейки! А с другой стороны, штык имеется! А ППШ – это что! Так…, только для форса! Мне один лейтенант говорил…

– Всё! Хватит! Поползли дальше, а то, чего доброго, опять дезертирами посчитают. Жопу прячь! И не болтай! О себе думай, Ваня! О себе! И в окоп не прыгай сразу, как подползем. Жди команды! Меня держись, парень. Понял?

– Понял, понял, Павел Иванович! – Кувыкин вдруг побледнел, лицо его высветилось на черной земле, будто кто-то бросил белую варежку.

Останавливались на полминутки еще два или три раза. Кувыкин уже не трепался. Он здорово устал, и сил уже почти ни на что не хватало. Вскоре вдали показались ровные, аккуратные холмики.

– Вон там…, Павел Иванович, вон там передохнем!

Тарасов повернул к нему голову и шепнул одними губами:

– Молчи теперь! Передохнут тебе там! Окопы это, а холмики – брустверы. Там немцы. Замри и не дыши. Ждем команду в атаку. Держись за мной, Ваня! Не высовывайся. И не бойся ничего!

Поле перестало шевелиться. Рота сумела достичь немецких окопов, даже не обнаружив себя. Только теперь стала рассыпаться на клочки серой ваты липкая утренняя мгла.

Первый, свежий луч солнца ударил в голую землю с невообразимым грохотом. Павел вздрогнул и быстро посмотрел назад – одновременно с вдруг вылупившимся на восточном горизонте бесстрастным ослепительным солнцем из тыла ахнула на немецкие окопы вся чудовищная мощь артиллерийской подготовки, которую так жаждал еще в своих окопах маленький худенький солдатик Ваня Кувыкин. И все беспокоился, что без нее его послали к немцам в окопы.

– Ах, черти! – отчаянно крикнул Павел, – Вот, значит, что за сюрприз такой, что за подаруночок, о котором ротный и Онисим говорили! Видал, Ваня? Жмись к земле, браток, сейчас накроют! Им же все равно куда лепить! Недолеты, перелеты! Мать вашу, боги войны, туды вас в карусель!

Но Ваня не ответил. Он молча лежал щекой на земле, а под левой рукой у него была трехлинейка, с грязным, тупым штыком.

Павел метнулся назад, тряхнул солдата за плечо, но тот вдруг податливо перевернулся и удивленно уставился в небо. Наверное, не додумал какую-то свою мысль о маминых пирогах. Тарасов даже не понял, куда угодили осколки. Ваню Кувыкина убило первым же недолетом.

– Освободился! – всхлипнул Павел, – До первой крови, браток! Свободен ты теперь. К отцу иди, тоже ведь артиллеристом был… Вот судьба!

Он обнял солдатика за плечи и припал головой к нему на грудь. Все пытался расслышать его сердце. Но оно молчало, зато все вокруг дьявольски свистело и грохотало, поднимая к небу сырые комья грязи. Земля сотрясалась от сотен жестоких ударов об нее бездушного металла. Она будто сопротивлялась ему, выталкивая кверху жирные куски своего черного мяса.