Тихий солдат

И вовсе, как оказалось, неслучайно именно туда. Еще в финскую войну, во время той продолжительной командировки Павел Тарасов был в расположении именно этой армии, сформированной как раз в декабре 39-го года под управлением комкора Грендаля. Павел даже вспомнил, что видел его тогда в штабе на заброшенном заводе недалеко от Ленинграда. Теперь тринадцатой армией командовал генерал-лейтенант Николай Пухов.

О Николае Павловиче ходили разные слухи – и то, что мягок он, слишком интеллигентен для командующего, и что из «бывших» якобы. Вроде бы даже офицером был в императорской кавалерии в Первую мировую, как будто, прапорщиком, начальником конной разведки полка. А другие считали, что Пухов только мягко стелет, а спать-то жестко.

Но Павла это не касалось ни в коей мере – он уже оторвался от больших приемных командующих и их адъютантов, от случайных и неслучайных встреч с теми, от кого зависела судьба не только его самого, но и огромной массы людей, а, может быть, и целых народов.

На вопросы новых сослуживцев, как ему казалось, подосланных СМЕРШем, он отвечал уклончиво, мычал что-то невнятное себе под нос. К нему опять приросло прозвище «Тихий». Однако же где-то в секретном отделе армии о его прошлом определенно знали, потому-то почти сразу отправили служить в разведвзвод заместителем командира. И совсем уж было странным то, что и командиром у него оказался младший лейтенант Куприян Аркадьевич Куприянов, тот самый Куприян, который когда-то исчез из их Лыкино. Там ведь еще много разных Куприяновых оставалось, дальних родственников. Этот был невысокий, худенький, с большим ртом, темными глазами и длинным, с маленькой овальной горбинкой, носом. Эдакий вечный подросток, у которого стареть будет только смугловатая кожа, порезаясь глубокими морщинами, а весь его облик, если посмотреть издалека, так и останется хрупким. Впрочем, доживет ли он до старости? В войну это, кроме Господа Бога, никто не скажет. А Он молчит… Однако ведь свел же Он его вновь с Павлом!

В Лыкино они не дружили, потому что Павел был крупным, сильным парнем, вокруг которого собирались такие же, как он (хоть молодежи вообще было не много), а всякая мелочь не могла с ними участвовать в тех же забавах и играх. Детство видит глубже, оно с необъяснимой, природной мудростью заглядывает прямо в душу человека, а юность слепа и тороплива – она видит лишь форму. Если человек доживает до истинной зрелости, к нему возвращается то его первичное восприятие мира, при котором форма вновь теряет свое случайное значение, а самым главным становится то, что с первого взгляда увидеть невозможно.

Павел никак не ожидал встретить Куприянова – ведь война, словно жернова, сквозь которые проворачиваются сотни тысяч зерен и молотятся в муку.

Это странное совпадение, совсем какое-то нежизненное, очень насторожило Павла. Не обрадовало (ведь со своим, вроде бы, встретился, с земляком), а напротив, неприятно удивило. Получалось, что только что, в том же апреле 43-го, в образовавшейся из особых отделов НКВД новой секретной и властной организации, названной очень страшно – СМЕРШем, о нем подробно знали и зачем-то сунули туда же, куда и беглого щуплого крестьянина Куприянова, из тех подозрительных тамбовцев.

Значит, не просто так бежал тогда Куприянов, коли теперь воевал в разведке, да еще был офицером – младшим лейтенантом? И награды имел – какие-то даже ордена, медали. Что за судьба такая?

Но Павел не мог дойти до сути этого и потому решил держать постоянно рот на крепком замке. Куприянов тоже долго присматривался к нему как будто с прищуром. Сначала расспросил о родне, а, узнав, что Павел не видел ее с самого призыва в пограничные войска, неприятно удивился.

– А я-то переписываюсь…, слал даже время от времени посылочки…до войны, – сказал он как будто с укором.

– Я тоже…, – ответил нехотя Павел, – Деньги слал, посылки с продуктами, писал…, однако не вышло ничего. Служба была такая, что посторонние связи не очень приветствовались.

– Кто ж запрещал?

– Да вроде и не запрещали. Я сам так решил. Сестры там…, мать… Им власть помогала. Не голодали. Три сестры остались. Остальных бог прибрал. Болели очень…

Куприянов осуждающе покачал головой и тяжело вздохнул.

– Слыхал, Павел, ты у самого Буденного служил?

– Было, – ответил Павел сумрачно, нехотя.

– Что ж ушел?

– Не уходил. Война…

– Так она уж давно, война-то. Аж с лета сорок первого.

– Люди везде нужны, Куприян. Мы – маленькие. Прикажут в окопы – без лишних разговоров туда. Прикажут – в тыл. Опять пойдем. А ты разве не так?

– Так-то оно так…

Больше они к этому разговору никогда не возвращались. Похоже, Куприянов заподозрил, что бывший сотрудник НКВД был приставлен к нему не случайно. И Павел также думал о Куприянове – хоть тот, вроде бы, чекистом не был, но все же в армейской разведке с сорок второго года служил. А тут ведь очень многое тоже остается без ответов.

Павел в действительности посылки домой слал, хоть и не ездил туда ни разу. И письма писал довольно исправно. Но однажды, еще в штабе командарма, Стирмайс задал ему с каверзной усмешкой вопрос: