Тихий страж. Бабушкина шкатулка

– Ведь это не умаляет вашего таланта, – у кого не случалось неудачных вещей? Особенно, первая вещь… при том никто не знает о вашей неудаче, всем картина нравится, только мы двое понимаем, чего там недостает. Мы будем работать, вы напишете другую картину, лучшую, которою будем гордиться с открытым сердцем.

– Нет, картина хороша, я знаю это.

– Не упрямьтесь, это вас недостойно… снимите с выставки эту неудачную вещь…

– Что? Снять с выставки? Ни за что!

– И вы говорите, что вы меня любите?

– Я вас люблю, но не согласен исполнить пустые капризы. Вы можете ошибаться.

– Нет, я не ошибаюсь: картина отвратительна, – печально промолвила Фанни, очевидно, совершенно не ожидая взрыва, который произведут её слова. Рындин вскочил и принялся бегать по комнате.

– Боже мой, как я ошибался! Кто мог предполагать, что одно пустое тщеславие руководило вами всё время! – чисто женское желание прославиться на чужой счет. Что вам за дело до меня, до моего таланта, раз он не служит вашей славе? Теперь мне всё понятно: и ваше внимание, и ваша дружба, и советы, и так называемая любовь! Они исчезают от первых слов глупца, показавшихся вам оскорбительными.

– Вы меня опозорили! – тихо сказала Фанни, освобождая свою руку.

– Я вас обессмертил!

– Не будем спорить. Вопрос решится очень просто. Желаете вы снять вашу картину с выставки?

– Не желаю.

– Отлично. Тогда мне нечего больше говорить. До свиданья!

– До свиданья!

– Не до свиданья, а прощайте! это навсегда…

– Прощайте!

Но не поспела девушка дойти до двери, как Рындин ее окликнул:

– Фанни!

– Ну что?

– Фанни, подумайте, ведь я же люблю вас, вы мне кажетесь необходимой! Жизнь надолго померкнет для меня без вас.

Феофания с порога спокойно спросила:

– Снимете картину?

– Прощайте! – закричал художник и так быстро закрыл дверь, что чуть не прихлопнул подола Феофании Яковлевны.

III.

Барышня с Сережей к завтраку не опоздали, хотя шли пешком через лужи, в которых синими кусочками небо разбросалось по мостовой. Мама не сердилась и расспрашивала про выставку и про «женщину с зонтиком».

– Ты, Зина, несправедлива, – говорил молодой человек: – не только картина превосходная, но и дама, изображенная на ней, прелестна, вовсе не пошлая кривляка. В ней столько девственной чувственности, сдержанной силы и какой-то влекущей загадочности, – что просто надо удивляться, где он такую нашел. Наверное, прикрасить.

– Неужели ты думаешь, что я не поняла всего этого. Дело в том, что ты не заметил, там как раз сидела эта дама, с которой писан портрет. Я с нею незнакома, но узнала ее тотчас. Мне почему-то показалось смешным, что сидит и смотрит на собственный портрет, и мне захотелось ее подразнить. Конечно, шалость.

– А ты думаешь, она слышала?

– Уверена в этом.

Помолчав, Сережа заметил:

– А вдруг она обиделась и выйдет у неё с художником какая-нибудь неприятность.

– Если она понимает искусство, умна и любит художника, конечно, она поймет, что я говорила вздор, – а если сна обидчивая дура, то Рындину не большая потеря, если сига и поссорится с ним.

– Трудно судить.

– У артистов сердце легко, и во всех сердечных бедах искусство под рукой.

Затем Зина засмеялась.

– Я так рада, Сережа, что ты у нас не художник, не поэт, а просто молодой человек, и меня любишь.

– Спокойнее?

– Вот, вот.

Исполненный совет

I.

Казалось бы, ничего особенного не было в письме, полученном Анной Яковлевной Звонковой. Как писательнице, ей часто приходилось отвечать разным неизвестным корреспондентам, тем более, что романы её затрагивали вопросы по большей части любовные или семейные. Все спрашивали у неё советов, как у романистки с чуткой душой и свободной от всяческих предрассудков. Она охотно писала подробные и душевные ответы, не тяготилась, что они отнимают у неё драгоценное, казалось бы, время, и считала эту корреспонденцию как бы второй половиной, не менее ценной, своей деятельности.

Но почему-то сегодняшнее письмо взволновало Анну Яковлевну. Она долго сидела, нахмурив свои густые темные брови, над раскрытым листком, исписанным нетвердым почерком.

Письмо было от мужчины, молодого, который полюбил какую-то девушку и не знал, как порвать с прежней любовью к пожилой женщине, которую он очень уважал теперь, и только.