Вспомнила, как он осторожно вошел, обежал взглядом кабинет и, убедившись, что, кроме врача, никого в нем нет, плотно прикрыл за собой дверь.
— Я — Фомин.
— Слушаю вас, — машинально сказала она и осеклась, вспомнив, что это и есть сын старой санитарки Фоминой, которая в прошлом году ушла на пенсию. — Садитесь!
— Благодарю, — Фомин сел, аккуратно поддернув брюки на коленях.
— Как вас зовут? — не поднимая головы, спросила Гаранина.
— У вас как на допросе, — усмехнулся Фомин. — Евгений Алексеевич, если угодно… А в чем, собственно, дело? Зачем вы меня вызвали?.. Я человек здоровый. На почки и печень не жалуюсь.
Ксения в упор рассматривала его. Маленький человек со стертым лицом. С таким типом хоть десять лет в одной квартире живи — не запомнишь…
— Скажите, Евгений Алексеевич, сколько лет вашей матери?
— Восьмой десяток разменяла… А что?
— Ничего страшного… Просто вчера ей исполнилось семьдесят семь.
— Ну и что? — Глаза его сузились и беспокойно заерзали.
— А вы об этом забыли. Не поздравили даже.
— Вам-то что за дело? — искренне удивился Фомин. — Вы что — из армии спасения или из полиции нравов? А может, из сектанток?
— Ваша мать тридцать лет проработала в поликлинике. Но сейчас я говорю о ней не как о нашем бывшем работнике, а как о больном человеке, которого лечу. Да, вы забыли поздравить ее с днем рождения… Может быть, для вас это не имеет существенного значения, но для нее это удар. И очень болезненный. Вы — сын…
— Не читайте мне морали, доктор! — отрезал Фомин.
— Хорошо, не буду читать мораль… Поговорим о другом. Вы по-прежнему настаиваете, чтобы ваша мать переехала к младшему сыну? — Она взяла себя в руки, говорила почти спокойно.
— Послушайте, доктор, чтой-то вы мне все вопросы задаете? По какому праву?.. Никак не могу понять, чего я к вам вообще приперся? И почему должен отвечать?.. Ваше дело — людей лечить. Больных!.. А не здоровых учить уму-разуму.
Он полез в карман, достал портсигар и спички, нервно размял папиросу.
— Вам придется потерпеть, — предупредила Ксения, — здесь поликлиника… Так вот, Евгений Алексеевич, вернемся к больным. Я, как лечащий врач вашей матери, категорически против того, чтобы она куда-либо ехала.
— Разве она не транспортабельна?
— Евгений Алексеевич, — терпеливо, не повышая голоса, продолжала Ксения, — вашей матери не так уж много осталось жить. Она страдает тяжелым недугом. Не ускоряйте события, не укорачивайте ей жизнь…
— Вы меня прямо-таки удивляете, доктор! Вас послушать, так получается, что я какой-то живоглот!
Ксения промолчала, будто не расслышала.
— Не будьте жестоки, — сказала она наконец. — Договорились?
— Я с вами ни о чем не собираюсь договариваться! — вспылил Фомин. — У матери склероз. Побольше слушайте полоумную старуху… Она вам еще не то скажет. Я ее не гоню, а если к брату хочет, пожалуйста, скатертью дорога.
— Вот что, Евгений Алексеевич, — повысила голос Ксения. — Если вы не перестанете третировать свою мать, мне придется…
— Не пугайте! — выкрикнул Фомин. — Я уже пуганый и битый. Я, если нужно будет, на все пойду. Я не позволю… Да что зря языком молоть… Лечите, доктор, своих больных, а в чужие дела не лезьте…
Он ушел, отшвырнув ногой стул и в сердцах громыхнув дверью.
В этот день у Гараниной буквально все валилось из рук: работать, принимать больных, разговаривать с ними она была просто не в состоянии. Было ощущение какой-то физической нечистоты от общения с этим холодным, злобным человеком, от незапоминающегося его лица, маленького мокрого носика и глазок, бесцветных и вороватых.
С трудом закончив прием, Ксения вышла из поликлиники.
«Что же предпринять? — думала она. — Я не могу, не имею права отступать… А почему, собственно, не имею права? Это дело общественности. Депутатов. Кому рассказать? С кем посоветоваться? Может, поехать к нему на работу?»
Незаметно для себя Ксения оказалась в центре города, спустилась к набережной и неожиданно вспомнила, что через два квартала юридическая консультация, которой заведует ее давний поклонник, а по случаю и пациент.
Она обрадовалась, заторопилась.
— Ксения Андреевна? — засуетился юрист, явно удивленный и польщенный ее приходом. — Какими судьбами? Вот уж не думал, что смогу быть вам полезен. Что случилось, доктор? Какие тучи собрались на вашем небосклоне?
Ксения, волнуясь, глотая слова, рассказала историю старой санитарки и спросила, можно ли найти управу на ее сына.
— На такого трудно найти управу, по опыту знаю. Уж поверьте… Он ведь не крадет, не грабит в темной подворотне… А может, он бьет мать? — с надеждой опросил юрист.
— Нет.
— Ну, скажем, скандалит? Кричит на нее?
— Нет.
— Пьяным заявляется?..
— Нет, не скандалит, не кричит, трезвым приходит… Он все делает тихо. И она тихо плачет. По ночам. Он попрекает ее каждым куском, каждой ложкой супа. Сквозь зубы, тихо так цедит. А она вздрагивает… И плачет, все время плачет.
— Живут в коммунальной квартире?
— В отдельной.