Тихий тиран

«Поболтать» Елене захотелось через месяц, после возвращения профессора из Франции. В тот вечер они долго говорили о французской музыке и литературе. Оказалось, что и профессор и Богоявленская любят Анатоля Франса, особенно его «Остров пингвинов». Потом они вместе вышли из института. Кулагин отпустил своего шофера и предложил пройтись пешком. По пути им встретилось полупустое кафе, и Сергей Сергеевич затащил Елену туда, заказал кофе, коньяк и сыр. Елена спросила, действительно ли Париж так необыкновенен, как об этом пишут сами французы. Профессор посмотрел на нее и ничего не ответил. Это несколько озадачило Елену, но она не настаивала на ответе. А когда они прощались у подъезда ее дома, Кулагин внезапно сказал:

— Вас удивило, что я не ответил на ваш вопрос? О Париже?

— У каждого человека есть право уходить и приходить, — философски заметила Елена, но в ее голосе звучали нотки обиды. — У каждого человека есть право отвечать и не отвечать на вопросы, которые ему задают. Даже, как я слышала, во время суда.

Профессор наклонился и поцеловал ее руку.

— В Париже я нередко видел стариков, которые сидели в кафе и ресторанах с молоденькими девушками… Я вдруг поймал себя на мысли, что тоже старик.

— Старость не для вас. Для вас только зрелость. Да и я не такая уж молоденькая девушка… Между прочим, была замужем…

Сергей Сергеевич вернулся домой задумчивым и тихим и крайне удивил Анну Ивановну тем, что долго сидел у радиоприемника, слушая всякую, по ее мнению, чепуху — блюзы, твисты, фокстроты…

Через три месяца профессор Кулагин должен был ехать в Москву, на международный форум хирургов. И никто не нашел ничего предосудительного в том, что вместе с ним поехала Елена Васильевна Богоявленская. Все знали, что она свободно владеет английским языком и стенографирует, чем никто из сотрудников НИИ похвастать не мог…

Богоявленская взглянула на часы. Уже целый час она сидит в этом кабинете, а Кулагина нет. И так всегда: когда нужен — нет, когда не нужен — звонит. Она машинально посмотрела на телефоны — и один из них, прямой городской, вдруг зазвонил. Поколебавшись, Богоявленская сняла трубку и строго сказала:

— Научно-исследовательский институт хирургии…

— Это кто?.. Галочка? — донесся голос Анны Ивановны, жены Кулагина.

— Нет, Анна Ивановна, — вежливо ответила Елена, — это я, Богоявленская.

— А, Леночка! — обрадовалась Анна Ивановна. — А где мой профессор?

— Не знаю, я сама его жду.

— Какая досада!..

— А что случилось, Анна Ивановна? Может быть, я могу…

— Вы долго еще будете там?

— Нет, сейчас хочу уйти.

— Тогда оставьте Сергею Сергеевичу записку, чтобы он срочно позвонил домой.

Елена оставила на столе записку:

«Уважаемый Сергей Сергеевич! Вас искала жена, просила срочно позвонить домой. С Вашего разрешения, зайду к Вам через час. Е. Богоявленская».

10

Этот день в редакции начался с грозы. Корректор Романов бегал по отделу, заглядывал под столы и в корзины для бумаг, загибал углы ковра: у него пропало перо «уточка», которым он около десяти лет правил полосы. Перо за годы долгой безупречной службы стерлось почти наполовину. От простой ученической ручки, в которую перо было вставлено, тоже осталось не больше: Романов изгрыз ее в часы раздумий. Творческих мук он не испытывал: лишь иногда, по совместительству, обрабатывал стихи начинающих поэтов. Своим орудием труда он действовал при этом, как плакатным пером.

Когда вошел редактор Игашов, Василий Васильевич бросился к нему и ухватился за рукав, умоляюще заглядывая в глаза:

— Валерий Александрович, не знаете, кто последним ушел вчера из редакции?

— А что случилось?

— Перо пропало. Не могу работать… Всех спрашивал — никто не знает.

И он опять принялся бегать по комнате, бормоча под нос:

— А какое было перо… Само писало.

— Перо ваше выкинул я, — сказал Игашов. — Слишком грязная корректура получается из-за вашего пера.

— Куда?.. Куда вы его бросили?

— Кажется, в форточку.

— Ну кто вас просил… — Романов выбежал в коридор.

— Вам теперь будет, — сказала машинистка. — Года два назад уборщица выкинула его перо, так он заставил отыскать… А с уборщицей этой до сих пор не здоровается.

— Чудно, — отозвался Игашов. — Однако черт с ним. С вечера еду в район… Интересный материал из совхоза. Предупредите выпускающего… Кто у нас «свежая голова»?

Он лежал долго. Так долго, что с кончика его носа уже пытались стартовать божьи коровки, а пробегавший мимо беспородный лопоухий пес, с интересом понюхав его кожанку, хотел было задрать на нее заднюю ногу. Тут Игашов пошевелился и сел, поматывая гудящей головой. Пошарил вокруг, даже похлопал руками по земле, чтобы убедиться в ее незыблемости, за ремешок подтянул к себе белый, похожий на половинку страусиного яйца шлем, захватанный грязными пальцами, и окончательно понял, что все еще жив и относительно здоров — и не в этом мелком кювете, не на этой рыжей придорожной траве вылетит душа из его большого, живучего тела.