Тихий тиран

— Ты вот слушаешь, а, наверно, думаешь: и чего старая Степанида разворчалась. А я что думаю, то и говорю, мне ж претензиев не бояться. Я ведь и самого Сергея Сергеича словами к стенке прижму, он-то знает… Опасается.

— Тетя Глаша, — спросил Колодников, с жалостью глядя на нее, — вы пенсию получаете?

— Сорок шесть рублей.

— Неужели вам не надоело «утки» и горшки таскать? Сколько вы их за свою жизнь перетаскали? Тысячи, да?

— Что верно, то верно. — Глафира Степановна снова лукаво взглянула на врача. — Мне хоть и под шестьдесят, а я здоровая. С пенсией за сто рублев получается. И меньше пятерки с дежурства не приношу… Живу, как королевна, все могу купить!.. А сколько ты получаешь, Павел Афанасич? — насмешливо продолжала Глафира Степановна. — Сто целковых? И учился семнадцать лет…

— Для чего же вам все эти деньги? — холодно перебил он. — На старости лет? Может быть, вы своей сестре помогаете?

— У нее своих-то куры не клюют, — отмахнулась Глафира Степановна. — С деньгами, милый ты мой, все сделать можно, а у меня желание одно есть…

— Самолет купить?

— Самолет мне ни к чему, — деловито сказала Глафира Степановна, — а вот купить новый «фият» — это правда, мечтаю.

— Что купить? — не понял Колодников.

— «Фият», — спокойно ответила Глафира Степановна. — Чего это ты на меня уставился? Говорят, скоро их столько будет, бери — не хочу! Вот куплю, по стране нашей поезжу… Чем я хуже других?

— Забавно, — процедил Колодников, — я и не предполагал, что вы… из-за денег только.

— Ох, как ты легок, сынок, — тихо проговорила Глафира Степановна, — на выводы всякие, я уж вижу… Неужто ты, Павел Афанасич, думаешь, что я из-за каких-то рублевок только и тружусь? Плевать я на них хотела, на подачки эти… Быстро ты моей болтовне поверил, Павел Афанасич…

— Но вы говорили так серьезно… — Он сконфуженно улыбнулся.

— Ты на лицо мое смотрел, глазами прямо-таки изничтожить хотел, а ничего и не увидел… Ты вот приглядись к человеку, когда разговаривает с тобой, приглядись, когда смеется, когда плачет, когда спит… Поймешь, в чем суть. Две породы есть у людей. Одни, кто за наживой гонются, а другие, которые от нее убегают.

— Я никогда не гнался! — сказал Колодников.

— Сама знаю, потому и говорила с тобой так. — И внезапно, без всякого перехода спросила: — А как у тебя с Ниной-то?

— С кем? — Павел Афанасьевич опешил.

— С Боярышниковой, — прищурилась Глафира Степановна. — Да ты сиди, не вскакивай. Может, кто и не знает, а я все вижу.

— Откуда? — растерялся Колодников.

— Оттуда! — Санитарка показала пальцем на потолок. — От господи-боже-мой. С бабкой Нининой говорила. Приехала она вчера. Вредная старуха. Не люблю таких. А сам ты чего ж не мычишь, не телишься? Как бычок-малолеток, топчешься на месте, шаг сделать боишься.

— Ничего я не понимаю, Глафира Степановна… Смутно все. Не по правилам… Вот прибегаю к вам в отделение, заглядываю в палату, а она смотрит, смотрит на меня, как на убийцу. И сразу мне кровь в голову: все ее на операционном столе вижу… И красивая, как из мрамора вся, а страшно. Бежать хочется.

— Чудак ты, миленький, — мягко возразила санитарка. — Боится она. Да не тебя, нет… Боится, что играет с ней счастье просто так, как в пятнашки! А я-то знаю: все еще будет. И у тебя будет, и у нее… И дождь, и град, и радуга. Живите честно — и вам воздастся.

17

Зоя Романова знала, что у нее сморщивание обеих почек. А это означало одно — ей долго не протянуть, если не пересадят. Ей сказали, что профессору Кулагину удалось спасти несколько человек, продлить им жизнь, именно пересадив почку. Она знала и ждала. Ждала  с в о ю  почку.

Кто погибнет? Мужчина или женщина? Чужой?.. А вдруг знакомый? Ясно одно: должен погибнуть какой-то человек, не подозревающий, быть может, о существовании некоей Зойки, которой срочно нужна  е г о  почка.

Господи! Страшно-то как!.. Она с нетерпением ждет этой минуты!.. Минуты, когда к т о - т о  погибнет…

Чем чаще она думала об этом, тем невыносимее и страшнее становилось. Она старалась найти себе оправдание. Ведь она никак не причастна к тому, что должно случиться с  т е м  человеком. Какое ей дело до него? У него своя жизнь, своя судьба, у нее — своя…

Утро выдалось хмурое, с затянутыми тучами небом, с липким крупным снегом, тяжело осевшим на деревьях.

Зоя расхаживала по дорожкам институтского парка. Впереди маячила неизвестно откуда вынырнувшая мужская фигура, и Зоя подумала о муже. Он обещал прийти еще вчера, но, очевидно, опять закрутился.

И снова мысли вернулись к предстоящей операции.

«Терпение, терпение, терпение!..» — любит повторять профессор. Хорошо ему: будь она на месте Кулагина, наверное, тоже смогла бы мило улыбаться и говорить: терпение, терпение, терпение… А каково терпеть?

Однажды она сказала мужу: «Знаешь, Вася, мне кажется, что я в почках теперь разбираюсь не хуже самого Кулагина. Пожалуй, запросто смогу выступить с лекцией: «Что такое почка?»

Заметив недоумение мужа, Зоя важно надула губы и продекламировала: