Раньше я видела в этих предупреждениях свой смысл: заставить меня выдворить Руби. Мол, если я ее не выгоню, эту улику обнародуют, покажут всем, в том числе и самой Руби.
Но Руби больше нет, а мне опять подсунули это злосчастное фото. И кому теперь доверять?
Причастен ли к этому Мак? Насколько братья близки, насколько кровные узы превыше всего остального? Меня сковали страх и одиночество.
Вспомнилось, как в начале летних каникул ко мне заявился Мак с бутылкой пива в руке, на лице кривая улыбочка – это совпадение? До него долетели слухи о новом повороте в деле Руби, и он возник у моего порога? Если так, какие цели он преследует?
Сидя на холодном полу в прихожей, держа в руке фото, я еще раз позвонила брату.
На сей раз он ответил с первого сигнала.
– Харпер? Что-то с отцом?
– Извини, нет, все целы.
– А-а, ну хорошо, – он помолчал. – Просто в субботу ты два раза звонила. Да и недавно я пропустил звонок.
Мы перезваниваемся редко, обычно по праздникам и когда есть новости о родителях.
– Как думаешь, что я за человек? – спросила я внезапно. Передо мной фото – улика, которую я скрыла. Что он ответит? Вдруг вспомнилось, что сказала обо мне Руби: хамелеон, быть счастливой мне не светит.
– Напилась, что ли? – спросил он вместо ответа.
– Нет. Вот как ты меня опишешь своему приятелю? Типа, моя сестра…
– Хороший человек, – выпалил он.
– Ха.
Он вздохнул.
– Ну, скажу, что, когда мы росли, отношения были не блестящие, но я сам виноват, много попил крови у нашего семейства. Что она относилась ко мне лучше, чем я заслуживал, что она – лучше меня.
Я забыла об этой черте своего брата: говорить напрямую, как есть. Всегда пытается загладить свою вину, но остановить ход событий не может. Я ошиблась: на подлинную Руби он ни капельки не похож.
После паузы он спросил:
– Так все в порядке? Или у тебя что-то приключилось?
– Ну, – заговорила я, плохо представляя, с чего начать. Как все подать, чтобы не вызвать его осуждения. И вдруг поняла: зачем мне с ним подбирать слова? Он мой брат, я видела, что он вытворял в этой жизни, разве не справедливо, если он узнает, на что способна я? – Приговор по делу об убийстве моих соседей отменен.
– Вот это да.
– Руби вернулась. Ко мне в дом. Все пошло кувырком, и она умерла. – Келлен молча слушал. – Полиция считает, что ее отравили.
Снова молчание.
– Ты здесь? – спросила я.
– Тебе что-то угрожает? – спросил он негромко.
– Нет, – я помолчала. – Кажется, нет. Не знаю. Господи, Келлен, это такой кошмар.
Жуткая история, три покойника, и следствие только начинается.
– Приезжай ко мне.
Я засмеялась.
– Мне сейчас только маминого сочувствия не хватает.
– Нет, я теперь живу отдельно. Господи, Харпи, мы так давно не общались. – И правда, последний раз нормально поговорили под Новый год. Семь месяцев пролетело, и ни он, ни я друг о друге не вспомнили. – Я в Филадельфии, – сообщил он. – Под Филадельфией.
– Что?
Туда добираться шесть часов.
– Долго рассказывать. У меня тут работа. Если не считать маминых бесконечных звонков, живу тихо и спокойно.
Но я ухватилась за его первую фразу.
– Ты переехал на новое место, всего в шести часах от меня, и ничего мне не сказал?
– Не хочу тебе навязываться.
– Что за глупости!
– Ты же была не в восторге, когда я приезжал навестить отца…
Потому что отец ждал от Келлена слишком многого, прошлые надежды его так и не отпустили. И на второй или третий день свое недовольство он вытаскивал на свет, будто не мог существовать в настоящем – и я видела, как мой брат зеленеет.
– Это не из-за тебя, – сказала я.
– Так или иначе, машины у меня сейчас нет.
Я засмеялась, вспомнив его отговорки, всегда неуклюжие. Но, если что, день дороги – и мы увидимся.
– Потом позвоню, – сказала я. – Рада тебя слышать. Только маме и папе ничего не говори, ладно?
Он тоже засмеялся.
– Харпер, буду счастлив, если начну возвращать тебе долги.
Я оттолкнулась от пола, держа в руке фотографию. Интересно, каково было Руби, когда, вернувшись, она глубоко засунула руку в свой тайник – а там пусто?
В первый день, еще до того, как забрать деньги из каяка, Руби вечером вышла на участок и стала искать ключи в рыхлой почве.
Ее цель стала понятнее: получить доступ ко всем нам, к нашим тайнам, нашим жизням.
Когда весной я нашла ключи, Руби здесь давно не было. Она сидела в тюрьме.
Я тогда еще подумала: зачем ей все эти ключи? Чтобы забраться в темные уголки наших жизней? Между делом пустить слух? Поставить кого-то в неловкое положение и словить от этого кайф?
Чейз тогда сказал мне, что следователям кое-какие слухи известны, но подтверждающих улик нет. Кстати, почему так внезапно уехал Айдан, будто хотел от чего-то скрыться?
Чейз прав: Руби всегда была опасной, куда опаснее, чем я могла предположить.