Тиховодье

Толкнув створку, она почувствовала, как та отклонилась и, скрипнув, опять встала на место. Окно не было закрыто. Она толкнула сильнее и продолжила давить, после того как створка немного сдвинулась. Раздался скрежет и треск. Окно распахнулось, и перед ней заколыхался плотный тюль. В свете фонаря закружились быстро опускавшиеся пылинки.

Упираясь локтями в раму, она подпрыгнула и, перегнувшись, цепляясь ногами о стену и, таким образом подталкивая себя, второй раз за этот день проникла в помещение через окно.

Это становится у меня доброй традицией, подумала она, может освоить профессию домушника? Сколько они зарабатывают? Больше чем ИТ-специалисты?

– Но судьба жигана изменяется часто, – пропела Катя мысленно. – То тюрьма, то свобода, то опять лагеря.

– Не… не надо мне такой изменчивости, – произнесла она, спрыгивая на пол и оглядывая полутемный класс.

Три ряда парт, шкафы вдоль противоположной стороны, какие-то плакаты, демонстрирующие кристаллические решетки и структуру атомов. За стеклами на пыльных полках, стояли книги, несколько кубков, грамоты.

Слева от нее вдоль темного прямоугольника доски, находился огромный учительский стол, заваленный бумагами и папками. На одной из папок оказался давно забытый ей физический прибор – крючок, пружина на основании и набор кубических гирек.

Динамометр, – вспомнила она.

На доске мелом была небрежно нарисована голая женщина или девушка. У нее не было лица, но все половые признаки были в наличии. Рядом с этой обнаженной фигурой школьной нимфы имелась крупная подпись – «Шубина блядь».

Детки. Сексуальное созревание и пошлость в их головах растут в одной колыбельки. Они как сиамские близнецы. И часто не понять, где кончается одно, и начинается другое.

Здесь, в помещении, сумерки уже казались гуще. Обтекая окно, собираясь в углах, за шкафами и под партами, они уплотнялись. И если тьма – это кровь и лимфа ночи, то углы и столы – ее лимфатические узлы. Во многих книгах и фильмах ужасов, тьма – это то, из чего состоят ночные монстры. Она – строительный материал для их плоти и незримой сущности. Оживляя мертвое, она превращает обычные предметы в порождения ада. Так, стоящий на столе глобус превращается в голову с перекошенным от вожделения ртом, лампа – в протянувшееся щупальце, цветок в горшке – в спрятавшегося за занавеской гигантского паука.

Она застыла, увидев в дальнем углу долговязую фигуру. Высокий человек с непропорционально большой головой притаился между двумя шкафами. Он молча разглядывал ее и выжидал. До нее донесся глухой, тяжелый стук его сердца и тихий монотонный шепот, практически шелест, мягкие шипящие звуки.

…шашашалава шопа шшшшик…

Катя медленно достала из кармана куртки смартфон.

Человек шевельнулся? Или ей показалось?

…што штучка што…

Нажав на кнопку на боковой стороне Nokia, стараясь лишний раз не двигаться, она ждала, когда включится камера. Наконец смартфон ожил, и яркий свет спаренных светодиодов заметался над партами в ее дрожащих руках. Совершив трепещущий полукруг, рассеянный неопределенных очертаний луч, добрался до неподвижной фигуры. Она дернулась, ожидая увидеть перекошенное от вожделения лицо маньяка, но то, что она приняла за фигуру человека, обернулось всего лишь напольной офисной вешалкой, на одном из крюков которой висела меховая шапка.

Глухой стук оказался стуком ее собственного сердца, а шипящий шепот – шелестом и шорохом дождя за окном.

Выдохнув, Катя медленно побрела по проходу между рядами.

Большинство столов оказались расписаны и разрисованы граффити. Непонятные буквы неизвестного алфавита соседствовали с рисунками интимных человеческих мест.

На одной из парт, крупными буквами в готическом стиле – так, что она не могла пройти, мимо не прочитав – были написаны четыре строчки неизвестной ей песни, от которых ей стало слегка не по себе:

Истина здесь, ты её ощущаешь всей кожей,

Слишком близка, но не даст прикоснуться к себе,

Век твой молчит, для него твоя жизнь невозможна,

Вызов был брошен, стремительным вышел разбег

6

Подойдя к дверям, она выключила смартфон и запоздало подумала, что делать, если та окажется закрытой. Но надавив на ручку с облегчением вздохнула, – все-таки в школах ничего не меняется. У преподавателей, как и прежде, не принято закрывать двери, уходя домой после уроков, чтобы не осложнять жизнь уборщицам.

Дверь распахнулась, и она оказалась в длинной кишке коридора.

Холл освещала одна единственная мерцающая лампа дневного света, наполнявшая пустой коридор низким монотонным гулом. Катя дернулась, уловив краем глаза движение за спиной. Но это оказалась ее собственная тень, на выкрашенной салатной краской стене.