Тиховодье

Я кукла-вуду. Я плакать не буду. И запомни, я ничего не забуду.

Шепчет он ее ртом.

Придет день красной смерти, когда я надену маску и убью тебя.

– Вставай, поднимайся, – говорит ей Александр. – Вытри свой сопливый рот и за дело. Я сделаю из тебя мужика.

Он достает из клетки новую курицу и протягивает ей топор.

– Теперь, твоя очередь, салага. Когда я скажу, ты со всей своей силы должен врезать топором ей по шее.

Топор кажется чудовищно тяжелым. Она еле способна удержать его в одной руке. С зазубренного лезвия на ее кроссовку падает темно-алая капля. Катя понимает, что ее сейчас вырвет.

Александр, кладет птицу на стол и прижимает окровавленными руками.

– Давай, сделай это, – обращается он к ней. – Покажи мне, что ты достоин, носить яйца в трусах и ссать стоя. Бей точно под голову. Так ты сделаешь это одним ударом.

Она отводит руки, но дрожащие обессилевшие пальцы разжимаются и топор выскальзывает из них.

– Я не могу, – произносит она. – Не заставляй меня.

– Что? – глаза Александра превращаются в две маленькие щелочки – Если ты не сделаешь это, то я сделаю с тобой то, что заслуживают все маменькины сынки. Сделаю так, чтобы ты всю оставшуюся жизнь мочился только в бабских сортирах.

– Не надо… Я не могу…

– Возьми в руки этот сраный топор! – кричит на нее муж. – Баба, пидор! Бери топор и сделай то, что надлежит делать мужику.

Она смотрит на его правую руку, придавившую тело курицы. Смотрит в ее глаз, умоляющий о пощаде, на мутное лезвие топора, испачканную деревянную рукоятку и думает, что могла бы промахнуться. Такое ведь может случиться с неопытным мясником? Промахнуться и отрубить ему руку. А потом, тупой частью случайно угодить ему в висок.

Чтобы не мучился.

– Давай, не будь пидором! – орёт муж. Капелька слюны падает ей на щеку и отвращение к нему придает ей решимости.

Рука, она отрубит ему его гребанную руку, чтобы он больше никогда ни на кого не поднимал ее. Замахнувшись, она со всей силы опускает топор.

Голова курицы отлетает на клубничную грядку.

– Ты сделал это! – кричит Александр и подхватывает ее, приподняв над землей. – А завтра тебя ждет десерт, немного сладенького для настоящего мужика!

7

«Мазерати», скользя по залитой воде дороге, свернул с окружного шоссе, и они вновь оказались в городе.

Между однотипными «хрущевками» по сторонам разбегались наполненные темнотой и дождем узкие улицы и короткие оканчивающиеся тупиками переулки. Наглядная агитация времен СССР на торцах зданий, и выложенные отличающимися по цвету кирпичами года постройки, могли сбить с толку любого путешественника во времени. Смотря на них, еще острее ощущалось, что привычное человеческое время исчезло, годы и столетия сжались, перемешались, спутались в клубок. Жилые кварталы прерывались обширными пустырями там, где когда-то находились ныне пришедшие в упадок или закрытые предприятия. Принадлежавшие им территории, кое-где все еще огороженные бетонным забором, заросли огромным в человеческий рост чертополохом, среди которого торчали, крошащиеся бетонные плиты и ржавели остовы брошенных автомобилей.

Мазерати вспарывал наступающую ночь как нож, взрезал ее светом ксеноновых фар.

Район без гипермаркетов.

Подобный имеется в каждом городе. Как правило, даже в светлое время суток, родители не советуют своим детям гулять по его сморщенным тротуарам, среди его унылых молчаливых домов. Это вовсе не городская окраина, как можно подумать. Нет. Бывает, окраины отличаются от центра в лучшую сторону. Подобный район способен оказаться где угодно, в любой части города. Это городская клоака, городской изгой.

Район без гипермаркетов.

Здесь всегда темно и сыро, а из-за того, что он находится в низине, в излучине Черемухи, на улицы часто наползает туман. На обочине растут корявые неопределенного вида деревья, на которых почти никогда не бывает листвы. Люди, которые попадаются на встречу, такие же, как эти деревья – неопрятные, скособоченные, одетые в черное. Их лица скрыты под капюшонами, но вы знаете, что их губы никогда не растягиваются даже в самой неуловимой и призрачной улыбке. Катя, не могла предположить, как и кто может здесь жить. Она и в страшном сне не была способна представить, что когда-нибудь ее семья переедет сюда.

Прозрачный облик женщины с рыжими волосами и ярко накрашенными, на грани с вульгарностью, губами на краткий миг вновь вернулся на лобовое стекло. Она ехидно улыбалась, казалось, ей было что-то известно и ее распирает от желания рассказать и похвалиться перед Катей.

Женщина повернулась в профиль.

– Римма? – выдохнула Катя и посмотрела на мужа. Александр продолжал смотреть на дорогу, не обратив внимания на ее сдавленный шепот.